Том 2. Невинный. Сон весеннего утра. Сон осеннего вечера. Мертвый город. Джоконда. Новеллы

д'Аннунцио Габриэле

АКТ I

Аннасидит на верхней ступени лестницы, ведущей на террасу, она прислонилась головой к колонне и молча слушает, как читает Бианка-Мария. Ниже, у ног слушающей, сидит Кормилица, неподвижная, как терпеливая рабыня. Бианка-Марияприслонилась, стоя, к другой колонне. Она одета в простую тунику, имеющую вид пеплума. В руках у нее раскрытая книга — «Антигона» Софокла. Она читает тихим и вдумчивым голосом, который то и дело вздрагивает от неопределенного беспокойства, не ускользающего от Анны. Чувства беспокойства и тревоги все более и более овладевают ее вниманием.

Сцена I

Большая ярко освещенная комната с дверью, открытой на террасу с перилами, которая обращена к древнему городу Пелопидов. Уровень террасы выше пола комнаты на пять каменных ступеней, расположенных в виде усеченной пирамиды, подобно тому, как это бывает у входа в храм. Архитрав поддерживают

две дорические колонны. В открытую дверь виднеется Акрополь с его удивительными циклопическими стенами и Львиными воротами. В каждой из боковых стен по два выхода, ведущих во внутренние комнаты и на лестницу. Большой стол завален книгами, чертежами, заставлен статуэтками и вазами. Вдоль стен, в свободных местах, всюду — собрания слепков со статуй, барельефов, надписей, скульптурных обломков: свидетельства отдаленной жизни, следы погибшей красоты. При неподвижном утреннем свете собрание всех этих белых предметов придает комнате ясный, строгий, как бы могильный вид.

Бианка-Мария (читает).

Эрос, Бог всепобеждающий, Бог любви, ты над великими Торжествуешь, а потом, Убаюканный, покоишься На ланитах девы дремлющей, Пролетаешь чрез моря, Входишь в хижину убогую. Ни единый в смертном племени, Ни единый из богов, Смерти чуждых, не спасается, Но страдают и безумствуют, Побежденные тобой. Ты влечешь сердца к преступному И к неправедному, праведных, Вносишь в мирную семью Ты губительную ненависть, И единый взор сияющий Меж опущенных ресниц, Юной девы, полный негою, Торжествует над законами Вековечными богов,— Потому что все живущее, Афродита вечно юная, Побеждаешь ты, смеясь! Ныне и мы, старики, Царскую волю нарушили, Слез удержать не могли. Смотрим и плачем от жалости: Видим: невеста не к брачному — К смертному ложу грядет. АНТИГОНА Видите, граждане: ныне последний Путь совершаю, смотрю на последний Солнца вечернего свет. Света мне больше не видеть вовеки: К чуждым брегам Ахерона, в могильный, Всех усыпляющий мрак Смерть уведет меня полную жизни, Смерть приготовит мне брачное ложе. Свадебный гимн пропоет.

Бианка-Мария тяжело дыша, прерывает чтение. Книга дрожит у нее в руках.

Анна.Вы устали читать, Бианка-Мария?

Бианка-Мария.Немного, пожалуй… К концу этой весны становится уж так жарко, что устаешь и задыхаешься, как в середине лета… Вы, Анна, этого не чувствуете?

Закрывает книгу.

Анна.Вы закрыли книгу?

Бианка-Мария.Да, закрыла.

Молчание.

Анна.А в комнате очень светло?

Бианка-Мария.Да, очень.

Анна.И терраса уже на солнце?

Бианка-Мария.Солнечные лучи падают уже на колонну, скоро коснутся и вашей головы.

Анна (поднимая руку, прикасаясь к колонне).Смотрите, я уже чувствую солнце. Какой теплый камень! Мне кажется, что я дотрагиваюсь до чего-то живого… Вы на солнце, Бианка? Прежде, когда я поднимала ресницы и устремляла навстречу солнечным лучам свои мертвые глаза, я видела какой-то красный пар, едва заметный, а то иногда я видела сверкание каких-то искр, похожих на те, которые высекают из твердого кремня, сверкание каких-то печальных искр… Теперь уже ничего, кромешная тьма.

Бианка-Мария.Ваши глаза всегда прекрасны и чисты, Анна, а по утрам они полны свежести, словно сон был для них росой.

Анна (закрывает глаза руками, опираясь локтями о колени).Ах, пробуждение каждого утра — какой ужас! Почти каждую ночь мне снится, что зрение чудом вернулось ко мне… А просыпаешься всегда в темноте, всегда во мраке… Если бы я поделилась с вами самой тяжелой из своих печалей, Бианка! Я помню

почти все вещи, которые я видела в дни света: я припоминаю очертания их, краски, малейшие их детали, и образы их воскресают для меня в темноте, как только я коснусь их руками. А о себе самой я сохранила одно смутное воспоминание, как об умершей. Ужасная тень упала на мой образ, время заволокло его, как заволакивает оно в нас очертания тех, кого уже не стало. Мой образ исчез для меня, как образы дорогих мне умерших… Всякое усилие тщетно. Если, в конце концов, и удается вызвать в воображении какое-нибудь видение, то я отлично знаю, что оно — не мой образ. Ах, какое мучение! Скажи ты, няня, сколько раз я просила тебя подвести меня к зеркалу. Там, лицом к лицу со стеклом, я силилась припомнить себя, охваченная — я не знаю каким безумным ожиданием… А сколько раз я сжимаю свое лицо, чтобы уловить его черты при помощи своих рук! Ах, как часто мне чудится, что и вправду на моих руках запечатлелась моя настоящая маска, как те гипсовые маски, которые снимают с трупов, но это какая-то мертвая маска.

Она медленно открывает лицо и протягивает свои ладони.

Вы можете понять всю жестокость этой скорби?

Бианка-Мария.Как вы прекрасны, Анна!

Анна.Минувшую ночь я видела странный, невыразимый сон. Внезапная старость сковала все мои члены: на всем своем существе я чувствовала борозды морщин, я чувствовала, как мои волосы падали с головы на колени большими прядями, и мои пальцы запутывались в них, как в размотанном клубке ниток, мои десны опустели, и к ним прилипали мои вялые губы, и все во мне становилось безобразным и жалким… Я делалась похожей на старую нищую, которую я помню, на бедную, слабоумную нищую, которую я видела ежедневно у решетки сада, когда я еще жила в своем доме и когда еще была жива моя мать… Ты помнишь ее, няня? Ее звали Симоной. Она вечно лепетала одну и ту же песню, думая вызвать улыбку на моих устах. Какой странный сон! Он, право, соответствует какому-то мучительному ощущению самой себя, которое я иногда получаю, когда прислушиваюсь к течению жизни… В безмолвии и темноте я не раз слышу, как проходит жизнь, — с таким ужасным гулом, что я предпочла бы умереть, чтобы не слышать его более. Ах, вы не можете понять!

Бианка-Мария.Я понимаю, Анна. Мне самой даже при свете проходящий час внушает иногда невыносимое волнение. Кажется, что мы ожидаем чего-то, что не приходит никогда. Уже давно ничего не является к нам.

Анна.Как знать! Молчание. Я больше не чувствую солнца.

Бианка-Мария (поворачиваясь к террасе и глядя на небо).Туча набежала, легкая золотая тучка в виде крыла. Ежедневно в небесной лазури проносятся тучи: поднимаются снизу, с Арголийского залива, и бегут к Коринфу. Я вижу, как они появляются и исчезают. Некоторые из них удивительны. Иногда они долго висят на горизонте и вечером загораются, как костры. Но ни одна из них еще не проронила ни капли дождя. Вся страна стонет от жажды. Вчера из Карвати отправился крестный ход к часовне Ильи пророка молиться о ниспослании дождя. Засуха всюду, и ветер поднимает пыль гробниц на громадную высоту.

Анна.Вы этой страны не любите, Бианка?

Бианка-Мария.Она слишком печальна. В иные часы она готова навести на меня ужас. Уже два года, как я впервые прибыла с братом в Микены, это было после полудня в один из жарких августовских дней. Вся Аргосская равнина лежала позади нас, как озеро пламени. Горы были красно-желтого цвета и казались дикими, как львицы. Мы шли в горы пешком, молча, пораженные, боясь дышать, с помраченным взором. Время от времени бесшумный вихрь поднимался внезапно у края тропинки, поднимая столб пыли и сухих трав, он следовал за нами, без шума, как призрак… При виде его приближения я не могла отделаться от инстинктивного страха, словно эти таинственные очертания будили во мне ужас, внушенный мне преступлениями седой старины. Найдя змеиную кожу на краю одного большого рва, Леонард сказал мне в шутку: «Она была в сердце Клитемнестры». И он перевязал ею, как лентой, мои волосы. Ветер колебал перед моими глазами маленький блестящий хвостик, шелестящий как сухая листва. Чудовищная жажда палила мое горло. В низине, под цитаделью, мы нашли Персейский источник. Моя усталость была так велика, что едва я погрузила руки и коснулась губами этой ледяной воды, как лишилась чувств. Когда я пришла в себя, мне показалось, что я очутилась в сказочной стране, за пределами мира, словно за порогом смерти. Ветер бушевал, и столбы пыли гнались друг за другом, убегая в высоту и теряясь в лучах солнца, которое, казалось, поглощало их. Бесконечная печаль запала в мою душу: незнакомая до этого, неизгладимая печаль. Мне представилось, что я пришла в страну изгнания, откуда нет возврата: все вокруг приобрело в моих глазах очертание загробного мира, внушавшее мне, я не знаю, какое мучительное предчувствие… Я никогда не забуду этого часа, Анна! Но Леонард поддерживал меня и увлекал за собой, полный надежды и мужества. Он был уверен, что найдет своих князей Атридов уцелевшими в их затерянных гробницах. Он мне говорил, смеясь: «Ты напоминаешь деву Ифигению в то время, как ее вели на казнь»! И все-таки ни его веселость, ни его уверенность не подкрепляли меня… Вы сами видите, Анна, — его ежедневное ожидание не оправдывается. Эта заклятая земля, которую он роет беспрерывно до сегодняшнего дня, принесла ему одну только лихорадку, пожирающую его. Если бы вы могли видеть его, Анна, вы стали бы беспокоиться.