Том 2. Рассказы и пьесы 1904-1907
Шрифт:
Липа.Неужели тебе не жаль детей? Сколько должно погибнуть их!..
Савва.Каких детей? Ах, да, Мишка… (Добродушно.)Мишка — славный парень, это верно. Он подрастет, спуску вам не даст… Дети, да! Недаром вы уже начинаете побаиваться их! Ничего. Я детей люблю, это верно. (С гордостью.) И меня они любят, а вас вот — недолюбливают.
Липа.Мы не играем с ними в ладыжки.
Савва.Какая
Липа.Вот и играл бы.
Савва.И буду играть.
Липа.Когда ты так говоришь, мне опять кажется, что все это сон… что было, что мы говорили. Неужели это правда? и ты хочешь убить меня?
Савва.Это как понадобится. Может быть, и не придется.
Липа.Ты шутишь!
Савва.Вы все твердите, что я шучу. До чего отвыкли вы от серьезного!
Липа.Нет, это не сон. Идут!
Савва.Да, идут.
Слушают.
Липа.И ты еще как будто веришь. Во что ты веришь?
Савва.Я верю в свою судьбу.
На монастырской башне начинают бить часы.
Савва.Двенадцать.
Липа (считает). Семь… Восемь… И подумать, что в этот час должно было совершиться… при одной мысли…
Глухой звук сильного взрыва.
Липа.Что это?
Савва.Ага, вот оно!
Оба бросаются к окнам, будя Тюху, который сонно ворочает головой. На улице шаги на миг останавливаются; потом слышно, как все бежит. Испуганные вскрики, плач, отрывочные громкие слова:«Что это?» — «Господи!» — «Пожар!» — «Пожар!» — «Нет, завалилось что-то». — «Бежим!» — и часто повторяется слово «монастырь».
Тюха.Бегут? Куда они бегут? А? Почему никого нет?
Пелагея (полуодетая, проходит). Господи, батюшка! Никак монастырь горит. Господи, батюшка! А ты тут, пьяница, василиск…
Тюха.Ого! Бегут!.. Рожи-то, а?
Гулко проносится первый удар всполошного колокола. Затем удары становятся чаще, — торопливые, тревожные, неровные, они сливаются с гулом улицы и точно лезут в окна.
Пелагея (плачет.)Господи, куда же теперь деваться?
Бежит. Крики на улице сильнее. Кто-то кричит в одну ноту: «ай-ай-ай», и пропадает в общем тревожном гуле и звоне.
Липа (отходя от окна, очень бледная, растерянная).
Тюха (успокоительно). Это ничего. Это все рожи.
Савва (отходя от окна, спокойный и строгий, но тоже бледный). Ну что, сестра?
Липа (мечется). Я побегу. Я побегу. Где платок, где платок? Господи, Боже мой, да где же платок?
Савва.Платок вот он, но я все равно его не дам. Посиди, там тебе нечего делать.
Липа.Пусти!
Савва.Нет, посиди, посиди! Теперь все равно уже поздно.
Липа.Поздно…
Савва.Да, поздно. Ты слышишь, как бухают?
Липа.Я побегу, побегу.
Савва.Сиди, сиди (сажает ее). Тюха, слыхал? Бога взорвали!
Тюха (со страхом смотрит на лицо Саввы). Савка, не смеши меня, отвернись!
Савва улыбается и ходит по комнате решительными, очень легкими шагами, без обычной сутуловатости.
Липа (слабо). Савва!
Савва.Что? Громче!..
Липа.Неужели это правда?
Савва.Правда.
Липа.И Его нет?
Савва.И Его нет.
Липа плачет сперва тихо, потом все громче и громче. Набат и крики точно растут. Грохочут какие-то повозки.
Савва.Бегут! Как они, однако!.. (Липа говорит что-то, но слов ее не слышно.)Громче! Не слышу. Видишь, как они раззвонились!
Липа (громко). Убей меня, Савва!
Савва.Зачем? Ты умрешь сама.
Липа.Я не могу! Я убью себя.
Савва.Убивай! Убивай! Убивай скорей!
Липа плачет, уткнувшись головой в кресло. Тюха с перекосившимся от страха лицом смотрит на Савву и обе руки держит в готовности у рта. Гулко бухает всполошной колокол, сливая свои тревожные звуки с громкою речью Саввы.
Савва (громко). Ага! Зазвонили!! Звоните, звоните! Скоро зазвонит вся земля. Я слышу!.. Я слышу! Я вижу, как горят ваши города. Я вижу пламя! Я слышу треск! Я вижу, как валятся на голову дома! Бежать некуда… Спасенья нет. Спасенья нет! Огонь везде! Горят церкви, горят фабрики — лопаются котлы. Конец рабьему труду!