Том 2. Стихотворения 1909-1917

Брюсов Валерий Яковлевич

25 января 1917

Баку

В Тифлисе

Увидеть с улицы грохочущей Вершины снежных гор, — Неизъяснимое пророчащий Зазубренный узор; Отметить монастырь, поставленный На сгорбленный уступ. И вдоль реки, снегами сдавленной, Ряд кипарисных куп; Вступив в толпу многоодежную, В шум разных языков, Следить чадру, как дали, снежную, Иль строгий ход волов; Смотреть на поступи верблюжие Под зеркалом-окном, Где эталажи неуклюжие Сверкают серебром; Пройдя базары многолюдные, С их криком без конца, Разглядывать остатки скудные Грузинского дворца; В мечтах восставить над обломками Пленителен: молвы: Тамары век, с делами громкими, И век Саят-Новы; Припоминать преданья пестрые, Веков цветной узор, — И заглядеться вновь на острые Вершины

снежных гор.

1916

Тифлис

Путевые заметки

1

Море, прибоем взмятеженным, К рельсам стальным, оприбреженным, Мечет лазурную гладь; Дали оттенком изнеженным Манят к путям неисслеженным… Но — время ль с морем мечтать! Мчимся к вершинам оснеженным Воздухом свеже-разреженным В жизни опять подышать!

Январь 1916

Петровск-порт

2

Искры потоками сея, В сумрак летит паровоз. Сказочный край Прометея Кажется призраком грез. Дремлют вершины, белея… Там поникал на утес Демон, над Тереком рея… Ах!.. Не дыхания роз Жду! — Различаю во тьме я Море безбрежное слез.

Январь 1916

Долина Куры

3

Разноодежная, разноплеменная, Движется мерно толпа у вокзала: Словно воскресла былая вселенная, Древняя Азия встала! Грязные куртки и взоры воителей, Поступь царя и башлык полурваный. Реют воочию души властителей: Смбаты, Аршаки, Тиграны…

1916

Елисаветполь

К Арарату

Благодарю, священный Хронос! Ты двинул дней бесцветных ряд — И предо мной свой белый конус Ты высишь, старый Арарат! В огромной шапке Мономаха, Как властелин окрестных гор, Ты взнесся от земного праха В свободный, голубой простор. Овеян ласковым закатом И сизым облаком повит, Твой снег сияньем розоватым На кручах каменных горит. Внизу, на поле в белых росах, Пастух с тесьмой у дряхлых чресл, И, в тихом свете, длинный посох Похож на Авраамов жезл. Вдали — убогие деревни, Уступы, скалы, камни, снег… Весь мир кругом — суровый, древний, Как тот, где опочил ковчег. А против Арарата, слева, В снегах, алея, Алагяз, Короной венчанная дева Со старика не сводит глаз.

1916

Эчмиадзин

Арарат из Эривани

Весь ослепительный, весь белый, В рубцах задумчивых морщин, Ты взнес над плоскостью равнин Свой облик древле-онемелый, Накинув на плечи покров Таких же белых облаков. Внизу кипят и рукоплещут Потоки шумные Зангу; Дивясь тебе, на берегу Раины стройные трепещут, Как белых девственниц ряды, Прикрыв застывшие сады. С утеса, стены Саардара, Забыв о славе прошлой, ждут, Когда пройдет внизу верблюд, Когда домчится гул с базара, Когда с мурлыканьем купец Протянет блеющих овец. Но ты, седой Масис, не слышишь Ни шумных хвал, ни нужд земных, Ты их отверг, ты выше их, Ты небом и веками дышишь, Тебе шептать — лишь младший брат Дерзает — Малый Арарат. И пусть, взглянув угрюмо к Югу, Как древле, ты увидишь вновь — Дым, сталь, огни, тела и кровь, Миры, грозящие друг другу: Ты хмурый вновь отводишь лоб, Как в дни, когда шумел потоп. Творенья современник, ведал Ты человечества конец, И тайну новых дней — Творец Твоим сединам заповедал: Встав над кровавостью равнин, Что будет, — знаешь ты один.

Январь 1916

Эривань

В Баку

Стыдливо стучатся о пристань валы Каспийского моря, Подкрашенной пеной — и выступ скалы, И плиты узоря, На рейде ряды разноцветных судов Качаются кротко, И мирно дрожит на волненьи валов Подводная лодка. Сплетается ветер с январским теплом, Живительно-свежий, И ищет мечта, в далеке голубом, Персидских прибрежий. Там розы Шираза, там сад Шах-наме, Газели Гафиза… И грезы о прошлом блистают в уме, Как пестрая риза. Привет тебе, дальний и дивный Иран, Ты, праотец мира, Где некогда шли спарапеты армян За знаменем Кира… Но мирно на рейде трепещут суда С шелками, с изюмом; Стыдливо о пристань стучится вода С приветливым шумом; На улице быстрая смена толпы, Покорной минуте, И гордо стоят нефтяные столпы На Биби-Эйбуте.

24 января 1916

Баку

Тигран Великий

(95-56 гг. до р.X.)

В торжественном, лучистом свете, Что блещет сквозь густой туман Отшедших вдаль тысячелетий, — Подобен огненной комете, Над миром ты горишь, Тигран! Ты понял помыслом крылатым Свой

век, ты взвесил мощь племен, И знамя брани над Евфратом Вознес, в союзе с Митридатом, Но не в безумии, как он. Ты ставил боевого стана Шатры на всех концах земных: В горах Кавказа и Ливана, У струй Куры, у Иордана, В виду столиц, в степях нагих. И грозен был твой зов военный, Как гром спадавший на врагов: Дрожал, заслыша, парф надменный, И гневно, властелин вселенной, Рим отвечал с семи холмов. Но, воин, ты умел Эллады Гармонию и чару чтить; В стихах Гомера знал услады, И образ Мудрости-Паллады С Нанэ хотел отожествить! Ты видел в нем не мертвый идол; Свою заветную мечту, Вводя Олимп в свой храм, ты выдал: Навек — к армянской мощи придал Ты эллинскую красоту! И, взором вдаль смотря орлиным, Ты видел свой народ, в веках, Стоящим гордо исполином: Ты к светлым вел его годинам Чрез войны, чрез тоску и страх… Когда ж военная невзгода Смела намеченный узор, — Ты помнил благо лишь народа, Не честь свою, не гордость рода, — Как кубок яда, пил позор. Тигран! мы чтим твой вознесенный И лаврами венчанный лик! Но ты, изменой угнетенный, Ты, пред Помпеем преклоненный Во имя родины, — велик!

11 декабря 1916

Победа при Каррах

(53 г. до р.X.)

Забыть ли час, когда у сцены, Минуя весь амфитеатр, Явился посланный Сурены, С другой, не праздничной арены, — И дрогнул радостью театр! Актер, играя роль Агавы, Из рук усталого гонца Поспешно принял символ славы, Трофей жестокий и кровавый С чертами римского лица. Не куклу с обликом Пенфея, Но вражий череп взнес Ясон! Не лживой страстью лицедея, Но правым гневом пламенея, Предстал пред зрителями он. Подобен воинскому кличу Был Еврипида стих живой: «Мы, дедовский храня обычай, Несем из гор домой добычу, Оленя, сбитого стрелой!» Катясь, упала на подмостки, Надменный Красе, твоя глава. В ответ на стук, глухой и жесткий, По всем рядам, как отголоски, Прошла мгновенная молва. Все понял каждый. Как в тумане, Вдали предстало поле Карр, И стяг армянский в римском стане… И грянул гул рукоплесканий, Как с неба громовой удар. В пыланьи алого заката, Под небом ясно-голубым, Тем плеском, гордостью объята, Благодарила Арташата Царя, унизившего Рим!

1916

Меж прошлым и будущим

Меж прошлым и будущим нить

Я тку неустанной проворной рукою.

К. Бальмонт

Золотой олень

Золотой олень на эбеновой подставке, китайская статуэтка XIV в, до р. Х

из собрания И. С. Остроухова

Кем этот призрак заколдован? Кто задержал навеки тень? Стоит и смотрит, очарован, В зубах сжав веточку, олень. С какой изысканностью согнут Его уверенный хребет! И ноги тонкие не дрогнут, Незримый оставляя след. Летят века в безумной смене… Но, вдохновительной мечтой, На черно-блещущем эбене Зверь неподвижен золотой. Золотошерстный, златорогий, Во рту с побегом золотым, Он гордо говорит: «Не трогай Того, что сделалось святым! Здесь — истина тысячелетий, Народов избранных восторг. Лишь вы могли, земные дети, Святыню выставить на торг. Я жду: вращеньем не случайным Мой, давний, возвратится день, — И вам дорогу к вечным тайнам Укажет золотой олень!»

Февраль 1917

Мы — скифы

Мы — те, об ком шептали в старину, С невольной дрожью, эллинские мифы: Народ, взлюбивший буйство и войну, Сыны Геракла и Ехидны, — скифы. Вкруг моря Черного, в пустых степях, Как демоны, мы облетали быстро, Являясь вдруг, чтоб сеять всюду страх: К верховьям Тигра иль к низовьям Истра. Мы ужасали дикой волей мир, Горя зловеще, там и здесь, зарницей: Пред нами Дарий отступил, и Кир Был скифской на. пути смирен царицей. Что были мы? — Щит, нож, колчан, копье, Лук, стрелы, панцирь да коня удила! Блеск, звон, крик, смех, налет, — всё бытие В разгуле бранном, в пире пьяном было! Лелеяли нас вьюги да мороз; Нас холод влек в метельный вихрь событий; Ножом вино рубили мы, волос Замерзших звякали льдяные нити! Наш верный друг, учитель мудрый наш, Вино ячменное живило силы: Мы мчались в бой под звоны медных чаш, На поясе, и с ними шли в могилы. Дни битв, охот и буйственных пиров, Сменяясь, облик создавали жизни… Как было весело колоть рабов, Пред тем, как зажигать костер, на тризне! В курганах грузных, сидя на коне, Среди богатств, как завещали деды, Спят наши грозные цари; во сне Им грезятся пиры, бои, победы. Но, в стороне от очага присев, Порой, когда хмелели сладко гости, Наш юноша выделывал для дев Коней и львов из серебра и кости. Иль, окружив сурового жреца, Держа в руке высоко факел дымный, Мы, в пляске ярой, пели без конца Неистово-восторженные гимны!