Том 21. Письма 1888-1889
Шрифт:
Женщины в моей пьесе не нужны. Главная моя была забота не давать бабам заволакивать собой центр тяжести, сидящий вне их. Если бы мне удалось сделать их красивыми, то я считал бы свою задачу по отношению к ним совершенно исполненною. Женщины участвовали в погибели Иванова… Ну так что же? Неужели нужно длинно пояснять это участие, которое понятно и тысячу раз уже трактовалось раньше меня?
Получаю по поводу «Иванова» анонимные и неанонимные письма. Какой-то социалист (по-видимому) негодует в своем анонимном письме и шлет мне горький упрек; пишет, что после моей пьесы погиб кто-то из молодежи, что моя пьеса вредна и проч. Все письма толкуют Иванова одинаково. Очевидно,
Казанец врал Вам. «Таню Репину» отложили только потому, что Ермолова устала * . Успех громадный. На каждую ложу уже записана сотня кандидатов — это говорил Ленский, у которого я был сегодня.
Какая-то психопатка-провинциалка со слезами на глазах бегала по Третьяковской галерее и с дрожью в голосе умоляла показать ей Татьяну Репина*, про которую она много слышала и от которой ей хотелось бы разразиться истерикой.
Вас обвиняет вся мыслящая Москва в заранее обдуманном намерении — поиграть на плохих, уважения недостойных нервах. Воображают, что Вы очень хитрый человек, и не понимают, что хитрит Ермолова, а не Вы. Много ходит сплетен. Я заранее объявил, что не дам для Москвы своего «Иванова» (хотя у меня его и не просят), и это мое решение бесповоротно. Ненавижу, когда Москва берется рассуждать, понимать по-своему, судить… Буду воевать с ней. Конечно, смешно колоть слона булавкой, но все-таки, когда умру, Вы напишете в некрологе, что был один человек, который не признавал этой кухарки. Не спорьте со мной. Если мое упрямство глупо, то позвольте мне быть глупым — вреда от этого никому не будет.
Очень возможно, что сестра приедет в Питер на масленой неделе.
Потехин ставит моего «Иванова» только два раза, да и то утром! * Зачем же он целовался со мной? Однако какое разочарование! Ожидал я тысячу, а получу 600–700… Это и на понюшку не хватит. Очевидно, небу не угодно, чтобы я купил хутор.
У меня лютый геморрой, который я поддерживаю сиденьем и излияниями. Надо бросить манеру веселить свое сердце вином, да жалко.
Кланяюсь Анне Ивановне, Насте и Боре. Будьте здоровы и не забывайте преданного Вам
Доктора Тото.
* родительный падеж.
Тихонову В. А., 10 февраля 1889 *
594. В. А. ТИХОНОВУ
10 февраля 1889 г. Москва.
Милый драматург, при всем моем желании достойно приветствовать дебют критика * Тихонова я не могу сказать Вам ни единого теплого слова, так как «Неделя» в Москве составляет такую же редкость, как белые слоны. Я нигде не мог найти ее. Не потрудитесь ли Вы прислать мне тот №, где помещена Ваша рецензия? Я прочту и присовокуплю ее к куче рецензий, составляющих в моем архиве объемистое «Дело об Иванове».
Насколько могу судить по тем Вашим пьесам, которые я видел на сцене * , из Вас едва ли может выработаться театральный критик. Вы человек рыхлый, чувствительный, уступчивый, наклонный к припадкам лени, впечатлительный, а все сии качества не годятся для строгого, беспристрастного судьи. Чтобы уметь писать критику, нужно быть в душе немножко тою рябой бабой * , которая без милосердия будет бить Вас. Когда Суворин видит плохую
Напишите-ка лучше реферат и прочтите его на Гороховой * . Сюжетов много.
Оттого, что я в Питере пил не щадя живота, у меня разыгрался генеральный геморрой, от которого я теряю немало крови. Увы, лавры и опьянение не даются даром!
Ну, будьте здравы и веселы. Поклон Вашему брату * и общим знакомым.
Ваш А. Чехов.
10 февр.
Нет почтовой бумаги!
Линтваревой Н. М., 11 февраля 1889 *
595. Н. М. ЛИНТВАРЕВОЙ
11 февраля 1889 г. Москва.
11 февр.
Уважаемая Наталья Михайловна, если Егор Михайлович * уже на Луке, то будьте добры передать ему мое извинение. Я обещал ему выехать из Петербурга вместе, но надул его и выехал, не дождавшись условленного дня. Скажите ему, что я не могждать. Мне нужно было уехать во что бы то ни стало. Я бежал от сильных ощущений, как трус бежит с поля битвы. Всё хорошо в меру, а сильные ощущения меры не знают.
Пишу Вам, а не ему, потому что наверное не знаю, где он: дома или же в Петербурге. Если в Петерб<урге>, то передайте ему мое извинение, когда он приедет.
Я слышал, что Елена Михайловна * уехала в Киев. Когда вернется, поклонитесь.
Мы начали уже решать дачный вопрос. Большинство склоняется на сторону Луки * , чему я, конечно, очень рад. Если Вы ничего не имеете против нашего переселения на Луку, то черкните две строчки. Никакойтеррасы, никаких колонн в стиле рококо, никаких балюстрад и статуй не нужно. Пожалуйста, не верьте добрейшей Лидии Федоровне. Если сделаете дверь из флигеля в сад, то и это уж будет великодушно и вполне достаточно.
Сердечный привет всем Вашим. Весной (в апреле) я выеду из Москвы к югу. Быть может, заеду к Вам денька на два.
Желаю всего хорошего и, если позволите, дружески жму Вам руку.
А. Чехов.
А какой ангел Лидия Федоровна * ! Не хватает только крылышек.
Плещееву А. Н., 11 февраля 1889 *
596. А. Н. ПЛЕЩЕЕВУ
11 февраля 1889 г. Москва.
11 февраль.
Милый и дорогой Алексей Николаевич, пишу Вам сии строки накануне Ваших именин и жалею, что судьба лютая лишила меня возможности быть у Вас завтра. В Москве я утопаю в скуке. Чувствую себя так, точно меня женили на постылой женщине или сослали в страну, где вечная зима. Это похмелье после Питера, где я, как Вам известно, далеко не скучал; не только не скучал, но даже был вынужден бежать от изобилия сильных ощущений.