Том 3. Эфирный тракт
Шрифт:
Увидев ее состояние, Душин поднял старуху на руки и понес ее к деревне, как восьмилетнюю девочку, сознавая громадную производственную ценность ветхой труженицы. А Лида, побыв одна в тоске, пошла обратно за Душиным, опуская растущие теплые ноги в горячую пыль дорожной колеи.
Не доходя до деревенской околицы, Душин временно опустил старушку на землю и велел Лиде одной идти в Ольшанск, — к заходу солнца она уже успеет дойти до места.
Около города, на железной дороге есть заброшенная, необитаемая будка — там стоит маленькая железная башня
Душин поднял старушку и понес ее дальше. У одной попутной избушки старушка слезла с его рук. Душин поцеловал ее во что-то на лице и решил посвятить ей жизнь. Старуха пошла за плетень своего хозяйства и сразу забылась там в одурении своих текущих забот, как будто от ее трудов зависело благосостояние вечности.
Душин же направился в сельсовет. В сельсовете сидел один пожилой делопроизводитель, а председатель уехал ловить остаток бандитов.
Душин предложил делопроизводителю победить засуху насосом, пользуясь электричеством от действующей мотоциклетной станции, свет же лампочек пусть потухнет на время.
— Я здесь автоматическая сила, — сказал делопроизводитель. — А твой вопрос взойти обязан — вверх высоко — до общего собранья!
— А когда приедет председатель? — спросил Душин.
— Как всех бандитов умертвит — он без победы никогда еще домой не возвращался, — сообщил делопроизводитель. — Он гений слов, ты сам его увидишь! Его супруга кончилась недавно от голода и лютости людской, а дети бегают безумно, впиваясь в сердце своего отца…
Душин вышел наружу, лег в тень и нечаянно заснул, утомленный быстротою своей жизни.
К вечеру приехал председатель совета, и делопроизводитель указал ему на спящего. Председатель потолкал Душина ногою и велел ему сразу встать на ноги.
— Не время сна, не время спать, пора весь мир уж постигать и мертвых с гроба поднимать! — произнес председатель над спящим.
Душин в ужасе опомнился; поздняя жара солнца, как бред, стояла в природе. Над ним наклонился человек с добрым лицом, морщинистым от воодушевленного оживления, и приветствовал его рифмованным слогом, как брата в светлой жизни.
— Вставай, бушуй среди стихии, уж разверзается она, большевики кричат лихие и сокрушают ад до дна!
Но у Душина тогда была в уме не поэзия, а рачительность. Поднявшись, он сказал председателю про насос и мотоциклетную электростанцию.
— Мне ветер мысли все разнес, — ответил председатель, — и думать здесь я не могу про… А дальше как? — спросил вдруг председатель у делопроизводителя.
— Про твой насос! — добавил делопроизводитель.
— Про твой насос!.. Пойдем ко мне в мою усадьбу, — продолжал председатель во вдохновении сердца, — ты мне расскажешь не спеша: могилы ждешь ты или свадьбы, и чем болит твоя душа.
В сельсовете Душин с точностью изложил главе деревни свой план, который касался орошения
— Провижу я чело твое младое! — воскликнул председатель. — В ответ гремит тебе отсюда, — он показал на грудь, — сердце боевое!
Душин спросил его:
— У вас есть общественная огородная земля, чтоб там не было многих хозяев?
Председатель без размышления сразу дал справку:
— Земля такая есть. Она была коровья. Теперь же стала вдовья и отведена семействам — как их такое?.. — сбился председатель.
— Семействам больраненых красноармейцев! — сказал добавочно делопроизводитель. — В ней сорок десятин. Там пашет, жнет и сеет орган власти — сельсовет! Там было раньше староселье, теперь же пустошь, зато осталось удобренье и злак растет, как дым зимой из труб. Ну а теперь, конечно, все засохло — нам без воды и солнце ни к чему!
Душин сообразил, что, может быть, мотоциклетной силы не хватит для поливания водою сорока десятин, но все же решил полить хоть часть этой наиболее бедняцкой земли — вдовьей и красноармейской.
Председатель, узнав про мероприятие Душина, не мог больше выразиться и тут же заплакал.
— Это я от стечения обстоятельств, — сказал он немного погодя, не употребляя стихов.
В течение двух последующих дней Душин, председатель, делопроизводитель и механик мотоциклетной электростанции трудились над установкой мотоцикла на новом месте — на берегу маловодной речки Язвенной, которая слабо текла куда-то в обмороке жары. Здесь, начинаясь с берега, была вдовья и красноармейская земля, обрабатываемая сельсоветом на общественных лошадях. Несмотря на плодородие низинных угодий, сейчас там росли только редкие посадки картофеля, а за ними — мелкие просяные колосья; но все растения были в изнеможении, они покрылись смертельной пылью знойных вихрей и клонились вниз, чтобы вернуться обратно в темноту праха и сжаться в свое первоначальное семя.
В этих же посевах с терпеньем росли купыри, репей, бледные цветы «златоуста», похожие на лицо человека с выраженьем сумасшествия, и прочие плевелы, которыми всегда зарастает земля во время действия стихий.
Душин всюду пробовал почву; она была как зола, сгоревшая на солнце, и первый же ураган способен был поднять всю пыль плодородия и развеять ее бесследно в пространстве.
После установки мотоцикла, председатель и Душин задумались о насосе. Они поискали его по сараям зажиточных мужиков, грабивших помещиков с наибольшим хладнокровием и жадностью, и нашли там много добра, даже картины Пикассо и женские мраморные биде, а никакого насоса не было.
— Потеха жить и наслаждаться, — сказал председатель, — насоса нет, но есть любовь, и чашка, чтобы обмываться.
Он имел в виду женское биде для обмывания тела.
В конце концов Душин снял железную бляху с мотоцикла, обозначавшую английскую интервенционную воинскую часть, и вырезал из нее в кузнице две лопасти. Затем по приказу председателя была раскрыта железная крыша с дома сельсовета, и то железо пошло на изделие остальных пяти лопастей, а также кожуха для насоса и труб для всасывания и нагнетания воды.