Том 3. Книга 1. Поэмы. Поэмы-сказки

Цветаева Марина Ивановна

Апрель — май 1926

Певица

1

Лопушиный, ромашный Дом — так мало домашний! С тем особенным взглядом Душ — тяжелого весу. Дом, что к городу — задом Встал, а п'eредом — к лесу. По-медвежьи — радушен, По-оленьи — рогат. Из которого души Во все очи глядят — Во все окна! С фронтона — Вплоть до вросшего в глину — Чт'o окно — то икона, Чт'o лицо — то руина И арена… За старым Мне и жизнь и жилье Заменившим каштаном — Есть окно и мое. А рубахи! Как взмахи Рук — над жизнью разбитой! О, прорехи! Рубахи! Точно стенопись битвы! Бой за су — ще — ство — ванье. Так и ночью и днем Всех рубах рукавами С смертью борется дом. Не рассевшийся сиднем, И не пахнущий сдобным. За который не стыдно Перед злым и бездомным: Не стыдятся же башен Птицы — ночь переспав. Дом, который не страшен В час народных расправ! В этом доме, ведомом К . . . . .из pyк, В этом призраке дома — Жили бабка и внук. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

2

И так как речь — о русских, То будет быль — проста. Внук был, конечно — грузчик, А бабка, бабка — «ста Лет —

как дождусь — так кончу Шить…» (жить не подскажи!) У ней на счастье слончик Стоит, глаза — свежи И живы, руки — спросу Ждут, всё-то ей — добро! У той старушки — косы Живое серебро! А щеки — и с морозу Таких не наживу! Внук приходил с извозу. Сажала бабка розу — В саду — и на канву. Но всё ж — не будем проще, Чем жизнь — имущим зрак. Внук был, понятно — возчик, Но непонятно — как, Им будучи, сверх м'oчи Трудясь за хлебный грош — Был тот чернорабочий Собой — как день хорош! Хребтом — как тополь — статен, Зрачком — как цвет — лучист, Платком — как франт — опрятен, Лицом — как месяц — чист, Ну, просто — жить приятней, В калитке повстречав. И вовсе непонятно: К'aк этот лебедь — шкаф Несет?

3

Сидели — парой, Кот разводил муры. Сидели, ждали — пара, А чайник ждал — поры Своей. Почти что смеркся День. Кот сидел, как гость. Вдруг — потолок разверзся И хлынул в келью — дождь Нот! За пиджак! за кофту! Так грянул, так хватил, Что разом и спиртовку, И душу затопил! На ангельские звуки — Чт'o сделала чета? Сложила бабка руки, Внук приоткрыл уста… И в яме той, в квартире Посмертной — с дна реки — Воздвигнуто четыре Молитвенных руки — Как с пальмами. В предзнаньи Неотвратимых мук, С пасхальными глазами Сидели: бабка, внук — Покамест лба и лица Не поглотила тень. То верхняя жилица В дом въехавшая в день Тот… И стало у них как в церкви В Светлый праздник, в речной разлив. Стала бегать старуха к верхней, Внуку — слова не проронив. — Не наскучу и не нарушу, Только рученьку Вам пожму! Пойте, пойте! Ласкайте душу Внуку бедному моему. В нашей жизни — совсем уж дикой — Вы — родник для него, магнит. Как с извозу придет — так лику Не умыв — в потолок глядит! Да, великое Ваше дело! За высокое Ваше l`a — В ножки кланяюсь старым телом. Молода была — тоже пела, И — сама молода была!

4

Не ветхой лестницей, где сер'o От дыма и пахнет ближним — На крыльях голоса своего Спустилась верхняя — к нижним. В сие смешение пустыря Со складом, костра — с затоном, На круглом облаке ниспаря, Как феи во время 'oно. С той разницей, что у фей — из рук Алмазы, для глаз — соблазны. — «Мой внук любезный, — а это — друг Заглазный: наш звук алмазный!» Я знаю: вида читатель ждет. Читатель, прости за смелость! Условившись, что и нос и рот, Все, все у нее имелось — Не хуже нашего, это «все» Смахнем, как с подушки волос. Зачем певицыно нам лицо, Раз вся она — только голос: Невидимость! Раз видней всего Нам небо — сквозь слезы градом! От этого ль иль еще чего — Но так и не поднял взгляда От — и не 'oтпитой чашки — внук Вчерашний, жених навечный. Как дева в зеркало, в чайный круг Глядится, как в пруд зловещий Глядится лебедь, и в нем гроза Читает (Немногим легче порой — глаза На гостя поднять — чем руку! И многим легче, конечно — шкаф Дубовый!) Сухих ли, влажных — Но глаз не поднял и, не подняв, Звезд не показал — алмазных.

5

Ветки тише, птицы тише, Тише снежного куста. Так стучат, чтоб не услышал Тот, к кому стучишься (— тa!). Капли, падающей с крыши, Быть услышанной — испуг. Так стучат, чтоб не услышан Был в сем стуке — сердца стук. Врач — в ключицу, Грач — в крупицу, Страх — стучится, Страсть — стучится… Стук, дыханья осторожней. — Дома? — Дома. — Можно? — Можно. Торс, виденья неподвижней. — Это — я: сосед Ваш нижний. К Вам от бабушки. — Гвоздики Жгут — как светоч вознеся: — Ну, и тьма ж у вас! — Входите. Лампы нет, а свечка — вся. Первая пройду. Вы — следом.— И наследным, деда — дедом Вытянутым коридором, Точно бредом, точно — бором, Точно — бродом, точно — Рода Сводчатым кровопроводом, Несомненнее, чем глотом Собственным, без оборота, Без возврата, тьмы — агатом И базальтом — и гранитом… В рот — монету Взяв — за вход подземный — плату — Душ подземным водоемом За Вожатою — ведомый. Ну, а дальше? То ли дернул Гвоздь за шалевый лохмот, То ли просто коридорным Ходом оказался грот — Словом — стали: Он — из стали Вылитый, она — но шали Кроме, да лезгинской тальи… Поздно встали — всё проспали! Не застали ничего! (Если ж, позже, дочь — его Именем — ее звалася — Это только в память часа Полного (Так помнит насыпь — Розами.) Никак не мяса — Белого — иль смуглого!) Губы — мела суше. Грушей Спелой — пение лилось. Пела — слушал. Тело — душу Слушало — и слушалось.

* * *

Так с тех пор и повелось: Чт'o ни ночь — из тьмы наружной: — Дома? — Дома. — Можно? — Нужно. — Можно? — Можно. (Нежно, нежно…)

1935

Автобус

Препонам наперерез Автобус скакал как бес. По улицам, 'yже сноски, Как бес оголтелый несся И трясся, как зал, на бис Зовущий, — и мы тряслись — Как бесы. Видал крупу Под краном? И врозь, и вк'yпе — Горох, говорю, в супу Кипящем! Как зёрна в ст'yпе, Как вербный плясун — в спирту, Как зубы в ознобном рту! Кто — чем тряслись: от трясни Такой — обернувшись люстрой: Стеклярусом и костьми — Старушка, девица — бюстом И бусами, мать — грудным Ребенком, грудной — одним Упитанным местом. Всех Трясло нас, как скрипку — трелью! От тряса рождался — смех, От смеху того — веселье Безбожно-трясомых груш: В младенчество впавших душ. Я — в юность: в души восторг! В девичество — в жар тот щёчный: В девчончество, в зубный свёрк Мальчишества, словом — точно Не за город тот дударь Нас мчал — а за календарь. От смеха рождалась лень И немощь. Стоять не в силах, Я в спутнический ремень Товарищески вцепилась. Хоть косо, а напрямик — Автобус скакал, как бык Встречь красному полушалку. Как бык ошалелый, мчался, Пока, описавши крюк Крутой, не вкопался вдруг. …И

лежит, как ей повелено — С долами и взгорьями. Господи, как было зелено, Г'oлубо, лазорево! Отошла январским оловом Жизнь с ее обидами. Господи, как было молодо, Зелено, невиданно! Каждою жилою — как по желобу — Влажный, тревожный, зеленый шум. Зелень земли ударяла в голову, Освобождала ее от дум. Каждою жилою — как по желобу — Влажный, валежный, зеленый дым. Зелень земли ударяла в голову, Переполняла ее — полным! Переполняла теплом и щебетом — Т'aк, что из двух ее половин Можно бы пьянствовать, как из черепа Вражьего — пьянствовал славянин. Каждый росток — что зеленый розан, Весь окоём — изумрудный сплав. Зелень земли ударяла в ноздри Нюхом — так буйвол не чует трав! И, упразднив малахит и яхонт: Каждый росток — животворный шприц В oкo: — т'aк сокол не видит пахот! В ухо: — т'aк узник не слышит птиц! Позеленевшим, прозревшим глазом Вижу, что счастье, а не напасть, И не безумье, а высший разум, С трона сшед — на четвереньки пасть… Пасть и пастись, зарываясь носом В тр'aву — да был совершенно здрав Тот государь Навуходоносор — Землю рыв, стебли ев, траву жрав — Царь травоядный, четвероногий, Злаколюбивый Жан-Жаков брат… Зелень земли ударяла в ноги — Б'eгом — донес бы до самых врат Неба… — Все соки вобрав, все токи, Вооруженная, как герой… — Зелень земли ударяла в щеки И оборачивалась — зарей! Боже, в тот час, под вишней — С разумом — чт'o — моим, Вишенный цвет помнившей Цветом лица — своим! Лучше бы мне — под башней Стать, не смешить юнца, Вишенный цвет принявши За своего лица — Цвет… «Седины»? Но яблоня — тоже Седая, и сед под ней — Младенец… Всей твари Божьей (Есть рифма: бедней — родней) — От лютика до кобылы — Роднее сестры была! Я в руки, как в рог, трубила! Я, кажется, прыгала? Так веселятся на карусели Старшие возрасты без стыда: Чувствую: явственно порусели Волосы: проседи — ни следа! Зазеленевшею хворостиной Спутника я, как гуся, гнала. Спутника белая парусина Прямо-таки — паруса была! По зеленям, где земля смеялась, — Прежде была — океана дном! — На парусах тех душа сбиралась Плыть — океана за окоём! (Как топорщился и как покоился В юной зелени — твой белый холст!) Спутник в белом был — и тонок в поясе, Тонок в поясе, а сердцем — толст! Не разведенная чувством меры — Вера! Аврора! Души — лазурь! Дура — душа, на какое П'eру Не уступалось — души за дурь? Отяжелевшего без причины Спутника я, как дитя, вела. Спутницы смелая паутина Прямо-таки — красота была! И вдруг — огромной рамой К живому чуду — Аз — Подписанному — мрамор: Ворота: даль и глаз Сводящие. (В сей рамке Останусь вся — везде.) He к ферме и не к замку, А сами по себе — Ворота… Львиной пастью Пускающие — свет. — Куда ворота? — В счастье, Конечно! — был ответ (Двойной)… Счастье? Но это же там, — на Севере — Где-то — когда-то — простыл и след! Счастье? Его я искал в клевере, На четвереньках! четырех лет! Четырехлистником! В полной спорности: Три ли? Четыре ли? Полтора? Счастье? Но им же — коровы кормятся И развлекается детвора Четвероногая, в жвачном обществе Двух челюстей, четырех копыт. Счастье? Да это ж — ногами топчется, А не воротами предстоит! Потом была колода — Колодца. Басня — т'a: Поток воды холодной Колодезной — у рта — И мимо. Было мало Ей рта, как моря — мне, И всё не попадала Вода — как в странном сне, Как бы из вскрытой жилы Хлеща на влажный зём. И мимо проходила Вода, как жизни — сон… И, утеревши щеки, Колодцу — Знаю, друг, Что сильные потоки — Сверх рта и мимо рук Идут!..

* * *

И какое-то дерево облаком целым — — Сновиденный, на нас устремленный обвал… «Как цветная капуста под соусом белым!» — Улыбнувшись приятно, мой спутник сказал. Этим словом — гуда громовее, чем громом Пораженная, прямо сраженная в грудь: — С мародером, с вор'oм, но не дай с гастрономом, Боже, дело иметь, Боже, в сене уснуть! Мародер оберет — но лица не заденет, Живодер обдерет — но душа отлетит. Гастроном ковырнет — отщипнет — и оценит — И отставит, на дальше храня аппетит. Мои кольца — не я: вместе с пальцами скину! Моя кожа — не я: получай на фасон! Гастроному же — мозг подавай, сердцевину Сердца, трепет живья, истязания стон. Мародер отойдет, унося по карманам — Кольца, цепи — и крест с отдышавшей груди. Зубочисткой кончаются наши романы С гастрономами. Помни! И в руки — нейди! Ты, который так царственно мог бы — любимым Быть, бессмертно-зеленым (подобным плющу!) — Неким цветно-капустным пойдешь анонимом По устам: за цветущее дерево — мщу.

Апрель 1934 — июнь 1936

Поэма о царской семье

(фрагменты)

1

. . . . . .ежевика, Плети, плетень. Возле люльки — глади-ка — Вторая тень: Грудь кумашная, шерсть богатая: Нянька страшная, бородатая. . . . . . . . . . . . . . . . Сапогом следит. В колыбель — дитю Бородой глядит. — Свернись катышком, Заткнись пробочкой! А н'y, матушка! А н'y, кровушка! А н'y, . . . . . .! А н'y, милушка! Теки, кровушка, Домой — в жилушки. Так на сем тебе слове — И крест и ключ. (А еще не уймется — Еще покличь!) Ла — зорь, Сни — игирь

2

И опять — стопудовым жерновом Половина — какого черного? — В голубые пруды атласные — Часа — царствованья — сплошь красного! Настоящего Моря Красного! От Ходынского Поля красного До веселого и красивого Алексея Кровоточивого На последнюю каплю — щедрого! Половина — давно ли первого? — Осиянного и весеннего — Часа — царствованья — последнего На Руси… Не страшитесь: жив… Обессилев — устав — изныв Ждать, отчаявшись — на часы! Спит Наследник всея Руси.

3

Аня с круглыми плечами, Аня с пухлыми щеками Сдобных булочек молочных, Потолочных Ангелочков. Брови дугою, Румянец до пуговок. Между одной — и другою И другом их

4

Вот — двое. В могучих руках — караван. Проходят, кивают. И я им киваю. Россия! Не ими загублена — эти Большие, святые, невинные дети, Обманутые болтунами столицы. Какие открытые славные лица Отечественные. Глаза — нашей Ани!.. Не плачу. Боюсь замочить вышиванье, — — Зеленые ветки, Анютины глазки — Для Матери здешней тружусь Абалакской — Да смилостивится… С приветом и с хлебом Давно уже скрылись, а всё еще следом Киваю… (И слезы на пяльцы, и слезы на пальцы, И слезы на кольца!..) О, Господи, сколько! Доколе — и сколько?.. О, Господи, сжалься Над малыми сими! Прости яко — вору… Сестре Серафиме — сестра Феодора.