Том 3. Книга 1. Поэмы. Поэмы-сказки

Цветаева Марина Ивановна

Выход

— Вставай! вставай! вставай! вставай! (Вс'e в раз — кого ж будя?) — Седлай! седлай! седлай! седлай — Пеш, самого себя! Повалка — ввысь, стоянка — в рысь, Распашка — в сбор, растяжка — в склад. Сама душа — и т'a в зап'aх Шинели английской до пят. Пеш'eчком бьем, пеш'eчком мрем! Заветный день, двухцветный блин. Киш'eчки подтянув ремнем, Прилаживаем карабин. Царей — царей — царей — царей Русь, всё ради тебя! Скорей! скорей! скорей! скорей! Ну-с, — всё ли, господа? Махорка? есть! На шее крест?.. [78] В карманах письма шелестят… Последний трепетный присест. В последний раз последний взгляд — И юнкер с краешку присел — Хозяина — на дом: На ворох казначейских дел — [79] В одном, мешки — в другом. (Дос'oчку в полку обратя — Вот радовались-то!) Пустую полку для бритья, — Осколки жития Солдатского… А дальше — ночь, А дальше — дичь, а дальше — степь. А дальше — сметь! А дальше — мочь! Последняя вязанка в печь…

78

На шее крест? прошу произносить (т. е понимать) не: на шее — крест? а: на шее крест? То есть как будто бы следовало: имеется ли? (прим. автора)

79

По свидетельству добровольца, с которого мой Перекоп писался, единственное чтение их все те сто дней было ворох казначейских дел. У моего добровольца — но это к делу не относится, а только так, к слову — была еще моя детская книжка стихов «Волшебный фонарь», с которой в кармане проделал все добровольчество — от первых дней Новочеркасска до последних Крыма. (прим. автора)

* * *

Тьма тьмущая. Точно сшиты Глаза. Веселей — закрыв. Подводы, шаги, копыта — Вал слухом жив, звуком жив. Приказ не курить, не шаркать, Не чиркать: ушами — видь! Не ржать — лошадям, не харкать — [80] Людям: не дышать, не быть. Вал. Выпаливший кофейник — Вал! Кипь через все краи. [81] Разбуженный муравейник — Вал: белые муравьи! И шагом — сплошной незримой Шинелью, железной в швах, Недвижных двуколок мимо — Вперед — батальоны в тьмах. — В тьму — тьмы нас! — Ужель не слышишь, Русь? Топ как бы стад. (Враг — глух!) На слух — полтораста тысяч, (Каб свет — не начли б и двух!) И шагом — таким за гробом Идут, да за возом дров — [82] За каждой двуколкой — с Богом! — Шесть призрачных нумеров. Не курить и н'e Шаркать. Ибо в тайне — Дело.

В тишине Крайней — крайней — крайней. Не — не — не — (Плыл ли? спал ли? шел ли?) В ти — ши — не Полной, полной, полной.

80

Простонародное. (прим. автора)

81

Ударение на и, вместо края. (прим. автора)

82

То есть так же тихо, бесшумно. (прим. автора)

* * *

Бока, чтобы не дышали, Втянув, как флейтист — щек'y… — Каб с нашими! С латышами — Бой! Славь в Сиваше Чеку! Сердц'a, чтобы не шалели, Угнав далек'o за Kypск… Тьмой тьмущею как шинелью Накрытые… Пост ли? куст? Круп? торс? (Илиона тени — В бой!) Вдруг, не примяв травы, В обскок на рысях… — Кто? — Темень — Тьме: «Конная сотня. — Вы?» И — лошадь захохотала! Ржет — кожу дерут! Продаст, Тварь! Задранного оскала — Кость. Всадного ругань. Пласт Кнута. Заглотнула сотню Тьма. — Всё. — И опять как в трюм. Хорош ветерочек шлет нам Русь: встречный — относит шум. А шумно — шаги, колеса… А томно — уж слух побёг, Что — шумно! хоть мы — не босы: Две тысячи пар сапог. Чай пьем — в Харькове, В Курске — к завтраку. То-то марка-то Марковская! Шш… Не шаркайте! Схватка — с картой всей! И — не — харьковцы — Марковцы мы! Вперед, вперед, и — здравствуй, Кремль! Мстить? Поклоны класть! Сдает — сдается — сдастся Ночь. Стоп. Колонны часть. И чай, и чай внакладку, — А? сколько не пивал? Последняя оглядка На вал — пропал — провал. Веди, веди, Егорка — Свет — карты поперек Родной! У Школьной Горки Пока что — фонарек Горит. — В чернильной, смольнoй Ночи — мечты игра: — Эх кабы вместо Школьной — Поклонная Гора! Но до Горы Поклонной — — Эх! — Вдруг, в двух шагах, как слон Колышащийся… Колонна — Стоп. Прибыли. Батальон. В луче фонаря, под самым Курганом — как маг — как мист — К каким-то богам незнамым Взывает телефонист. Шип — и сызнова… Сап — и сызнова… Храп — и сызнова… — Штаб дивизии! — Штаб дивизии! — Штаб дивизии! (Последнего могикана — Зов!) Вдоль телеграфных свай — Безлицые великаны С тенями по самый край Земли. Всю, всю покроем Телами — вслед теням! [83] Делами! Полк — покоем. [84] На середину (сам — Храм!) к сапогам и к поту Привычный — полевой — — Та ж пахота — пехота! — Священник полковой. — Братья, вот она Ставка крайняя! Третий год уже Авель с Каином Бьется. Пройдено Сколько сот Верст? А родина Третий — ждет. Вспомним: «наш Елец!» Вспомним в Кромы тот Въезд! Но тяжкие Были промахи, И, дорогу окровеня, Золотого взамен Кремля — Крым. Зовет же вас Вся Русь богова — Добровольцами! Волю ж добрую, Братья! [85] В вечный град — Вербный въезд! Крепко меч держа, Крепче — крест, Ветвь… Не в'oроном В белом кителе, Божьим воином, А не мстителем — В бой! — Так радуга гонит грусть. — Да возрадуется вам Русь! Белый п'o черну в тьмах Взлет: фуражечный взмах. Всего множества вздох. — Да поможет вам Бог! Дико? После постигнете! Рядом с спящим противником (Завтра — долг того требовал — Что бы ни было…) — не было Кротче нас. Отче Наш! Но — второго естества, Дела речь и мира речь — В речь духовного отца— Отца-командира речь, Пол — ковника сед'a: — Всей родины судьба, Чт'o — наша! Миллионов Не-красных, не-зеленых, Чт'o — наша! Поколений — В у — даче боевой! Командиры батальонов! Разводите батальоны Приготовьтесь к выполненью За — дачи боевой! А первые в битве бьются — Сердца. До ушного звону! Вполголоса подаются Команды, и батальоны Расходятся. [86] — Тихо. — Выход, Ты?! — Что? — Да не может! — Есть. Бр’т! Огненная шутиха — Вверх! Раз! Ну и два-с! И несть Им счету. Твоя палитра, Ад! Вдруг — не в ушах — в груди — Звук: — Проволока проби — и — та! Проволока проби — та проволока! Кто не был — Тот н'e жил. До мига, когда все небо Мигало, а мы так не Сморгнули, до звезд — столь ярких, Что — свет или слезы льешь? Эх, млад-командир-свет-Марков — хват — ты-то не дожил что ж?! Стой! стой! В меховой папахе, [87] В прос — той — Медведскую брал — Куртке — той! Вдоль п'aхоты — пахарь — Не Толстой, Марков-генерал. Млад! млад! Ни морщин, ни плеши. Хват — рад С чертом хоть с самим! Сол — дат: Вдоль пахоты — пеший. Сват, брат Марковцам своим. Край — Русь! Нету перестарков! H'a, Русь, — Пока красовит! Мертв — бьюсь! То генерал Марков На — Русь — Марковцев своих. Уши вырастут у безухого — Загудело, запело, забухало! Еще громче, чем под рубахою Заработало, забабахало. Справа слева все небо в заревах! «Воробьиная ночь» сказали б — б'aх Барабах! — да кони ржут — Каб вообще говорили что-нибудь, Кроме: Господи всеблагий! Господи всеблагий! Гос — по — ди! Помоги! Господи Помоги! Господи Помоги! Гос — по — ди! Мощь-то Божья — в'o — велика! Осто — рожней! Проволока! Помощь — Твоя — скорая: Вот уже по ту сторону, Проволоки. — На Руси? — На Руси! Крым! уже за шеломяном еси. [88]

83

Надеюсь, понятно, что — своими! (прим. автора)

84

То есть буквой П. (прим. автора)

85

Подразумевается: — творите. (прим. автора)

86

Мною дословно, без малейшего изменения, взяты из записок моего добровольца, просто — списаны. Могу сказать почти то же о всем моем Перекопе, который писался так: слева — его тетрадь (крохотная, даже не тетрадь, а стопочка бумаги), справа моя — черновая, синяя, вчетверо большая. Если в моем Перекопе есть физические (фактические) ошибки — то виноваты стихи, из-за которых приходилось вводить посторонние делу понятия. И еще — моя безнадежная неизлечимая военная слепость. Писала вслепую, зная только чувства и ближайшие предметы. Писала как те — шли. (прим. автора)

87

Видение (убитого) генерала Маркова, ведущего на Русь — «марковцев своих». (прим. автора)

88

Шеломяном — курганом. В Слове о Полку Игореве — Русь уже за шеломяном. (прим. автора)

* * *

Через день — катились вскочь Те — текай-откатывай! — Стало ведомо: в ту ночь Мая двадцать пятую Семью тысячами — жив Бог! Глядел-не смаргивал! — Бита н'a голову их Девятая Армия. В солоноводных Сивашах — Латышки, плачь об латышах! — Осиротили латышат, Перетопили — лотошат Ведь! никуды ж ведь! никаков Латыш — ни их, ни наш. Навеки вечные веков Слились: латыш: Сиваш.

Начат 1-го августа 1928 г., в Понтайяке (Жиронда)

Кончен 15-гo мая 1929 г., в Медоне (девять лет с майского Перекопа)

Переписан в эту книжку 5-го — 8-го сентября 1938 г. в Dives-sur-Mer (Морском Диве) — Calvados.

* * *

Последнего Перекопа не написала — потому что дневника уже не было, а сам перекопец (который коню скормил сирень — «а может быть это была яблоня — не знаю» — так что за сирень не отвечаю, за скорм — да) к Перекопу уже остыл — а остальные, бывшие и не остывшие — рассказывать не умели — или я не понимала (военное).

Так и остался последний Перекоп без меня, а я — без последнего Перекопа. — Жаль. —

МЦ.

NB! А может быть — хорошо, что мой Перекоп кончается победой: так эта победа — не кончается.

Если когда-нибудь — хоть через сто лет — будет печататься, прошу печатать по старой орфографии.

МЦ.

Париж, 7 января 1939

Сибирь

Казацкая, татарская Кровь с молоком кобыл Степных… Тобольск, «Град-Царствующ Сибирь» — забыл, чем был? Посадка-то! лошадка-то! А? — шапка высока! А пустота под шапкой-то! — С доставкой ясака. Как — «краше сказок няниных Страна: что в рай — что в Пермь…» Казаки женок сманенных Проигрывали в зернь. Как на земле непаханной На речке на Туре Монашки-то с монахами В одном монастыре Спасалися. Не курицу — Лис, девку подстерег Монах. Покровско-Тушинский Поднесь монастырек Стоит. (Костлявым служкою Толчок: куды глядишь? В монастыре том с кружкою Ходил Распутин Гриш.) Казачество-то в строгости Держать? Нашел ягнят! Все воеводы строятся, А стройки — все-то в ряд. Горят! Гори, гори, Сибирь — Нова! Слепи Москву — Стару! Прыжками рысьими, Лисьими — к Покрову — Хвостами — не простыла чтоб Снедь, вольными людьми: Иванищу Васильичу Край, Строгановыми Как на ладони поданный. Ломоть про день-про чёрн Как молодицы п'o воду — Молодчики — по корм. В такой-то — «шкуру сдергивай» Обход — «свою, д…мак!» Самопервейшим жерновом Ко дну пошел Ермак. Прощай, домоводство! Прощай, борода! Прощай, воеводство! Петрова гнезда Препестрого пуха, Превострых когтей В немецком треухе — Гагарин Матвей. Орел-губернатор! Тот самый орел, От города на три Верстищи Тобол Отведший и в высшей Коллегии птиц За взятки повисший Петровой Юстиц — Коллегии против. Дырявый армяк. Взгляд — смертушки просит. — Кто? — Федька-Варнак. Лежу на соломе, Царей не корю. — Не ты ли Соймонов, Жизнь спасший царю? (С ноздрею-то рваной?) — Досказывать, что ль? И сосланный Анной Вываривать соль В Охотске. — В карету! Вина прощена. Ноздря — хоть не эта — А приращена. И каждый овраг Про то песенку пел: Как Федька-Варнак Губернатором сел Тобольским. Потомства Свет. Ясен-Фенист! Сибирское солнце — Чичерин Денис. В границах несведущ. Как солнце и дождь Дававший на немощь, Дававший на мощь. Речь русскую «нате» — Внедривший-словцом, В раскрытом халате, С открытым лицом, С раскрытою горстью — В морозной соли — Меж Князем Обдорским И Ханом-Вали. …Зато уж и крепко Любила тебя Та степушка, степка Та, степь-Бараба, Которую — версты Строптивых кобыл! — Ты, ровно бы горстью Соля, — заселил. — Сей, дяденька, ржицу! Тки, девонька, холст! В тайжище — в травище — Ужу не проползть — В уремах, в урманах — Козе не пролезть — Денису Иванычу Вечная честь. Так, каждой хатенкой Равнявшей большак, Сибирский Потемкин С Таврическим в шаг Шел. Да не споткнись шагаючи О Государства давешний Столп, то бишь обесчещенный Меньшикова-Светлейшего — В красках — досель не умерли! — Tруп, ледяную мумию Тундры — останки мерзлые Меньшикова в Березове. (Без Саардамским плотником Данной, злорадством отнятой Шпаги — в ножнах не нашивал! — Только всего-то навсего — Тундра, морошка мражена… Tак не попри ж, миражными Залюбовавшись далями, Первого государева Друга…) Где только вьюга шастает, Кто б меня приласкал, Седу? Тобольск, Град-Царствующ Сибирь, чем был — чем стал! Как еще вживе числятся-то, Мертвых окромя, Tвои

двадцать три тысячи Душ, с двадцатью тремя Церквами — где воровано, Tам молено, казак! — С здоровыми дворовыми, Лающими на кряк Кареты предводительской В глиняной борозде. С единственной кондитерской — Без вывески — в избе… Не затяни ошибкою: «Гроб ты мой, гроб соснов!» С дощатою обшивкою Стен, досками мостков И мостовых… И вся-то спит Мощь… Тёс — тулуп — сугроб… Тобольск, Тобольск, дощатый скит! Тобольск, дощатый гроб!

Медон, 1930

Егорушка

<Младенчество>

1

Обронил орел залетный — перышко. Родился на свет Егорий-свет-Егорушка. Ликом светлый, телом крепкий, Грудью — ёмкий, криком — громкий. Обоймет — задушит. Десять мамок сушит. Поет мамка над колыской, Поет нянька над колыской: «Ты лежи, сыночек, тихо, Серый волк, сыночек, близко! Придет серый волчок, Схватит <Ерку> за бочок! Так уж спи, мой свет-Егорий!» А сосун из люльки вторит: «— Придет серый волчок, Схватит няньху за бочок!» — Спи, сынок, голубок! Тот встает на дыбок. — Спи, сыночек! — А тот Няньке пятками в рот. И на том спасибо: Всех зубов не выбил! Ходи тихо, ходи низко — У Егорья три колыски. Перва ивова была: Сама матушка сплела. Так ее наш сок'oл Всю по прутику расплел. Расписная да резная — Вот колысочка вторая. Часу в ней не пролежал: Разом в щепья изломал! Увязала гривну в узел, Пошла матушка на кузню: — «Наших слез поубавь. Колыбелочку нам справь, Чтоб сыночек наш пригожий Ее в год не раскорежил!» Пошла в кузнице горячка, Идет мать-молодка с качкой: Красной кованою — Кузнецовою. Весом: пять пудов с половиной. Положила в нее сына. — Ходи вверх, ходи вниз! — Как скорлупочку разгрыз. И глядит на свет Господень Оком огненным.

2

То не ветер расшумелся над ветлами — Вспоминает молода — орла залетного. Не простого-то орла — златопёрого, Ну, с которым-то она — от которого… Вспомнить — грудь кипит! Позабывши стыд — Волком взвыть бы, да нельзя: сыночек спит! Не кричит — знать сыт. — Вспомнить — грудь кипит! — Что ж так тихо нынче спит-не храпит? С лавки скок: — Сы — нок! Качку толк: Что — смолк? Да вся кровь с лица: колыска пуста! Туды-сюды: Под качкой — нет, Под лавкой — нет, Скок н'a печь — нет! Аж в кадку — дно Пытать багром Пошла, аж вилами навоз Перетрясла — как волк унес! Аль Полунощница в нору Сгребла, зажав в переднике? И — воем — по всему двору: — Мой первенький! — Последненькый! Месяц ясный, Звезды частые, Беда-беда страшная! Заколи меня, несчастную, Заря-заря красная! Ох, знак на правом на плече Родимый, щечки-зарева! При светлом месячном луче Как есть — по травочке одной — Все сено перешарила. В хлев толканулася: петух В сердцах вскричал. — Овечий дух Ей в нос — с какой-тo смесью. Взошла — за нею месяц. И тычет ей перстом: Гляди! Глядит: а хлеву посреди — Так в нос и вдарил запах! — Сама — с Егоркой в лапах! А малый-то ее в живот! Так приналег — аж треск идет! Причмокивая лихо, Егор сосет волчиху. А рядом — полукругом в ряд — Шесть серых волченят. А она-то его, уж она-то его. Сосет — а та, знай, облапливает! Уж мало ей лап четырех своих, — Хвостом норовит, анафема! Тот чмокнет, а эта хвостищем: мот! И в нос-то его язычищем — раз! Да тела всего — язычищем — вдоль Сто раз — да еще сто раз. А кр'yгом, в маменьку впиясь: Дюжина красных глаз. А кругом, — промеж дохлых кур — Дюжина овчьих шкур. Застолбенела, не ступнет: Аж гири у лодыжек: А этот себе, знай, сосет, А та себе, знай, лижет! Как вздрогнет тут — и шесть носов Ввысь — от овечьих шкур. И хором шестеро бесов За волченихой: уррр! — Егорушка! — И частокол Ощеренных клыков. — Егорушка! — Седых боков Дых — и седин — дыб. — Егорушка! — И через всех Бесов — на сына прямо! А тот — от матери-то — в мех: Анафеме-то: — Мама! А она-то его! Уж она-то его! — Сосет, а та, знай, облапливает! Гляди, мол, смекай, мол, кто мать ему! Аж нос задрала, анафема! А бабы не слышно, — Лижи во все рыло! — Тихонечко вышла И дверку закрыла. Только с того часу Новым дням черед. Просит малый мяса, Груди не берет. Только месяц рожки Ткет сквозь рожь-гречиху — Кажну ночь в окошко За дитем — волчиха.

* * *

Подрастают наши крылышки-перушки! Три годочка уж сравнялось Егорушке, Черным словом <всех oкpyг хает>-бр'oнит, Не ребеночек растет — а разбойник. Кочны вянут в огороде, Цветы голову воротят. Цвет не цвет и гриб не гриб — Всем головочки посшиб! Мать — сдобную лепешечку Ему, — тот рожу злобную. Мать — по носу пуховкою, А тот ее — чертовкою. И снег зачем белый, И еж зачем колкий, И Бог зачем — волка Без крылышек сделал. Окрошка на стол — Подавай ему щей! Любимая кошка — И та без ушей! А ростом-то! Вздохом! И ввысь-то, и вширь! Ни чертом, ни чохом: Растет богатырь! Задать ему порку — Вся грудь закипает! Да рядом с Егоркой Браток выступает: Попом не крещенный, Христом не прощенный, Честь-совесть — как сито, К нему как пришитый. У Егорки щеки круглые, А у волка впалые. У обоих совесть смуглая, Сердце в груди — шалое. У Егорки губы красные, А у волка — сизые. Оба до овец опасные: Одной слюнкой лизаны. У Егорки башка кольцами. А у волка — космами Ну а уж мозгами сходственны: Одним гребнем чесаны. У Егорки — штаны рваные, А у волка — драные. Оба гости — в лесу — званые: Одним млеком — пьяные. Одно слово: братья кр'eстные: Оба: рвань отборная! Из одной лоханки трескают: Одной грудью вскормлены! С зарею — как хлебом накормит мать — Заборы ломать да <бока> ломать. Где энти прошли: словно вражья рать: Вовек уж лесам не встать. Да друг перед дружкою силой хвастать: Овчаров дражнить, по амбарам шастать. Егорушка вброд — и волчонок вброд, Себе чего в рот — и волчонку в рот, Почище чем бабы в голодный год Московский блюдут черед. Десятый чугун опростают с братцем — Д’ну обниматься, д’ну целоваться! А баба одна забрела во двор, Да к печке — а в печке-то — вой да ор. Еще не очнется с тех самых пор, Как тот ему спинку тер! Без щелоку, чай, без мочалки-мыла, А так себе — волчьим манером: рылом. Чуть где коромысло — бабье, держись! Ведерки-то с горки, — да вверх, да вниз! А поп-то у нас потому и лыс, Что тот ему хвост отгрыз. <А к вечеру, дел переделав тыщу,> В овражке лежат, друг у дружки ищут. Ох синь моя звездная, райский сад! Ох ноченька поздня, покров-наш плат! У Господа Бога и волк, знать, свят… Где свалятся — там и спят. И сладко так спят, хоть никто не стелет: Дыханьице-пар на две части делят. Храпят себе дружно — И дело святое! Друг — с другом. Блуд — с блудом, — Волчонок с дитею!

* * *

Еще раз сбылась заря, Господень промысел Поднялся Егор с волком на промысел. <Тот и другой Без стежек прут —> Идут На разбой И блуд. Егорка-то: фью, Тот ушьми подвижет. Егорка-то: тьфу! А волчок подлижет. Идут — горы гудут, Идут — лес взором жгут, Что пожар — то за спиной кумач раздут. Пожар — рубаха-то! Зато штаны-то! Из плису-бархату — Как плугом взрытые! Как рой чертей-бесов Bкpyг ног-то крутятся. Идут, кpacy с кустов Сбивают прутиком. Дорога дальняя, Дорога ранняя. Идет с волк'oм дитё — Заместо ангела. (С хвостом ли ангел наш, Али с крылом — нам што? Лишь бы служил нам кто! Лишь бы любил нас кто!) Идут кустом-леском, Идут рекой-мостом, Идут холмом-горбом, Идут кремнем-песком. Последня корочка Давно проглочена. Глядит Егорушка: Тын позолоченный. За тыном — райский сад, Глядит: кусты в цветах, Меж них — скворцы свистят На золотых шестах. Остановился тут Егор — <воззрился> тут. — На кой цветы цветут? Их и козлы не жрут! А волк-то вторит, сват, Нос сморщив замшевый: — На кой скворцы свистят, Когда не жрамши мы? Как красная искра Меж них зажглась. Волк братцу: — Садись, Братец и — раз — Козлом — через тын — В сад. А сад — не просто сад: В цветах скворцы свистят На золотых шестах — Знать сад-то — царский сад! Егоркин — скорый суд, Егоркин — грозный вид: На кой цветы цветут, Раз в брюхе — гром гремит?! А волк-то вторит, сват, Нос сморщив плюшевый: «Зачем скворцы свистят, Раз мы нe кyшамши?» И — ну — кусты костить, И — ну — шесты трясти! А с высоты скворцы Над волчьей хитростью Уж так свистят, свистят На золотых шестах, Что волк Егорку в зад Зубами — хвать в сердцах! И все растет их злость Огнем-соломою. Уж все кусты-то в лоск, Шесты поломаны, Егоркин рваный зад, Егоркин страшный взгляд. В очах-то — красный ад. Ну уж и царский сад! — Ась? — Алой рекой — лиясь, Белой фатой — виясь, В небе — заря взялась, В травке — тропа взялась. И по тропе по той, Под золотой фатой, Плавной, как сон, стопой — Матерь с дитей. В белых цветах дитя — Словно в снегах — дитя, В белых <холстах> дитя — Как в облаках — дитя, В pyчкe платочек-плат Алый-знать-клетчатый, И голубочек над Правым над плечиком. Остолбенел Егор, Стоит навытяжку. <И тут, потупив взор,> Им молвит дитятко: «Зачем шесты трясти? Скворцы — ручные все. <Зачем кремень в горсти?> Мы здесь родные все». И ручкой манит их, И ручки тянет к ним, И на ушко словцо Шепочет маменьке. Побагровел Егор. А тот-то: «Братец мой!» Побагровел Егор, — Да как раскатится! Да как взгремит в упор: — Твой золоченый тын! А я — так вор-Егор, Егор — ничей я — сын… А волк-то вторит, сват: — Наш невысокий чин. Егор он — волчий брат, Егор — ничей он сын. (А сам-то желтый глаз Скосил на птиченьку.) И серебром смеясь. Им молвит дитятко: — «Ты злость-то брось, родной. Ты мне насквозь родной! Не только гость ты мой, <Не быть нам врозь с тобой…> Ты приходи, Егор, Ко мне по яблочки!» Ему в ответ Егор С великой наглостью: — «Что надо — сам беру, Мой путь — к чертям в дыру, Моя вся кровь в жару, Овец сырьем я жру!» А волк-то вторит, — сват, Клыками хвастая: — «На кой нам черт твой сад. Раз мы зубастые!» <Глядят на друга друг,> Да вдруг — глядите-кось: Платочком слёзку вдруг Смахнуло дитятко. Слеза-то крупная, Платочек клетчатый. И голубочек-Дух Вздрогн'yл на плечике. В большом смятенье двор, Скворцы всполохнуты. <Стоит как столб> Егор, Да вдруг как грохнется! В мох-дёрн-песок-труху Всем лбом — как вроется! И <голосок> вверху: — «Не плачь, — устроится!» А Дух-то вторит-свят, Крылами плёская: — «Егор, весь гpex твой снят Одною слёзкою!» Лежит ничком наглец, Прах-землю лопает. Что в ледоход гребец, Плечьми работает. Как пудовик-битюг Под грузом — дышит-то! И с материнских рук Склонившись — дитятко: «Рви, рви, опять взращу! Семян-то множество!» За обе рученьки Его — на ноженьки.