Том 3. Лорд Аффенхем и другие

Вудхаус Пелам Гренвилл

— Кто, Дафф?

— Неважно. Это пример.

— По-моему, Дафф вообще не…

— Сказано, пример. Может так быть, чтобы он одумался?

— Что, что?

— Ну, пожалел.

— Если это Дафф — вполне.

Джос ощутил что-то такое, приятное. То была надежда.

— Вы мне подали мысль, — сказал он. — . Уже уходите?

— С вашего разрешения. Подумать надо.

— О, подумать! — лорд Холбтон широко повел рукой. — Пожалуйста, не держу. Салли — большой привет.

Джос опять смутился.

— Простите, — сказал он.

— За

что?

— Ну, за Салли. Мне так жаль…

— Как, уже?

— Нет, я вас жалею. Нетрудно понять, что вы чувствуете…

— Я? Дорогой мой, не волнуйтесь! Я очень рад, очень рад. Получу деньги — и в Италию. Надо ставить голос. Поверьте, все к лучшему. Да, да, да, она прелесть, но не для меня же! Лично я считаю, что жениться глупо. В жизни своей не женюсь! Только полный осел…

Джос мог бы с этим поспорить; мог бы — но не хотел. Он думал о том, согласен ли с лордом мистер Дафф. Если согласен, все в порядке.

Дойдя до дома, он поспешил к телефону для слуг и застал там Чибнела.

— Да? — говорил тот. — Уэзерби? Как раз пришел. Сейчас попрошу. Это вас.

Джос схватил трубку.

— Алло!

— Уэзерби? Кто-нибудь слышит? Джос огляделся.

— Вроде бы нет.

— Можете сейчас прийти?

— Смотря зачем.

— Несите портрет.

— Он вам нужен?

— Еще бы!

— А вы сказали, не нужен.

— Передумал.

— Да?

— Да. Вы меня поняли?

— Еще бы!

— Тогда — ноги в руки, — закончил мистер Дафф.

Глава XVIII

Джосу показалось, что Чибнел несколько холоден, и он не ошибся. Голос мистера Даффа просто потряс дворецкого. Беседа в «Гардении» была недолгой, но он его сразу узнал и чрезвычайно всполошился. Мыль о том, что злодеи беспардонно сговариваются по телефону своих жертв, очень тяжела.

Чтобы подумать, он пошел к себе, в затвор кельи, оставляя суету гостиной более веселым минутам. Придя, он налил себе портвейну и стал думать.

К раздумьям исподволь примешивалась досада — почему он, дворецкий, должен играть роль бесплатного сыщика? Очень может быть, что ночью эта шайка что-то предпримет. Значит, снова надо там спать. Вспомнив былое, он пожалел, что наделен чувствительной совестью.

Когда, допив портвейн, он прикидывал, налить ли еще, явился мальчик на посылках и позвал его к телефону. Голос в трубке принадлежал божественной Вере.

— Сидни!

— Да?

— Это ты?

— Да.

— Сидни!

— Да?

Вера произнесла 250 слов за время, отведенное слов на пять, и Чибнел ее упрекнул.

— Это ты?

— Да.

— А я думал — трещотка. Телефон сломаешь. Вера упрек приняла.

— Сидни, они тут!

— Где?

— У меня, в баре. Сговариваются.

— Иди слушай. Разве можно их оставлять?

— А ты не кричи.

— Я не кричу.

— Ладно, иду к ним. Вообще-то я уже слушала.

— Что они говорят?

— Ничего особенного.

— А ты сказала,

сговариваются.

— Ждали, пока я уйду. При мне говорили, что кто-то женится.

— Женится?

— Да. Тонкий — за, толстый — против. Ой, Сидни!

— Что такое?

— Он без усов. Ну, иду. Спрячусь за этим окошком, из кухни. Все будет слышно.

— Ладно, иди, и звони скорей.

— Иду, иду, иду, иду, иду! — сказала Вера, выдавая волнение. — А я что делаю?

Она повесила трубку и мягким, упругим шагом сыщика побежала к окошку. Приоткрыв его дюйма на два, она услышала такое, что даже свистнула.

Толстый: Где он?

Тонкий: У меня в комнате.

Толстый: Несите сюда!

Тонкий: Нет. Сперва обговорим условия.

Мисс Пим вцепилась в створку, потрясенная этими словами, но мы не последуем ее примеру. Серьезному летописцу важна и первая часть беседы. Когда такие умы обсуждают таинство брака, это вам не кот начхал. Мало сказать «тонкий — за, толстый — против», необходимо привести подлинные слова.

Когда Джос вбежал в вестибюль, он обнаружил там мистера Даффа, скрючившегося в кресле, словно скульптура Эпштейна. [59] Однако еще больше его поразило отсутствие усов.

— Слава Богу! — воскликнул Джос.

— Э?

— Вы их сняли.

— Она заставила.

— Кто?

— Беатрис, — мрачно отвечал Дафф. Усы он не так уж любил, но гордый дух возмущался. Воспользовавшись этим ответом, Джос прямо перешел к делу.

— Вы что, на ней женитесь?

— Э?

59

Джейкоб Эпштейн (Эпстайн) (1880–1959) — англоамериканский скульптор.

— Ну, на леди Чевендер.

— Хоть бы мне кто сказал! Я и сам не знаю.

— Не знаете?

— Нет.

— Очень странно. А почему?

— Не могу вспомнить, что я говорил.

— Ну, ну! Предложение делали?

— Что вы!

— Тогда в чем дело?

— Вот, послушайте…

Он помолчал и подождал, словно робкий посетитель французского ресторана, которому впервые в жизни подали буйябес. Прошлое пугало его.

— Послушайте, — сказал он наконец. — Лежу я, значит, в постели, всю ночь промучился…

— К утру полегчало?

— Нет. Правда, боль прошла…

— Но ее сменила слабость. Вы мелко дрожали, словно коляска от мотоцикла. Хорошо, молчу!

— А вы не лезьте.

— Я жду любовного мотива. Входит она…

— Именно. Я чуть не умер.

— И вслед затем…

— Она говорит: «Джимми, вид у тебя поганый». А я говорю: «Мне худо». А она говорит: «Что-нибудь съел». А я говорю: «Ха-ха!» А она говорит: «Бедный ты, бедный! Красив, ничего не скажешь, но брюхо — хуже некуда».

— Первые слова, которыми вы обменялись за пятнадцать лет?