Том 3. Повести, рассказы и пьесы 1908-1910
Шрифт:
Анатэма (простирая руку по направлению к городу). Всмотритесь, Давид, — что это белеет вдали?
Давид (поднимая голову). Я не вижу.
Анатэма.Это город, который ждет тебя. А теперь прислушайся: что там гудит вдали?
Давид (прислушиваясь). Это — ну, конечно, Нуллюс, это эхо морских волн.
Анатэма.Нет. Это люди, Давид, которые сейчас придут сюда и потребуют от тебя чудес и предложат тебе царство над бедными земли. Когда мы прятались за
Давид.Разве я не старый больной еврей, а кусок золота, чтобы меня похищать? Оставьте, Нуллюс, вы бредите, как и те… Я хочу спать.
Анатэма (нетерпеливо). Но они идут сюда.
Давид.Ну и пусть идут. Вы им скажите, что Давид уснул и не желает творить чудес. (Укладывается удобно для сна.)
Анатэма.Опомнитесь, Давид!
Давид (упрямо). Да, он не желает творить чудес. Спокойной ночи, Нуллюс. Я стар и не люблю болтать о пустяках.
Анатэма.Давид!
Давид не отвечает: засыпает, подложив обе руки под голову.
Проснитесь, Давид, сюда пришли. (Злобно толкает уснувшего.)Встань, тебе говорю! Ты притворяешься спящим — я не верю тебе. Слышишь? (Сквозь зубы.)Заснул — проклятое мясо! (Отходит и прислушивается.)Ха! Идут… Идут — а их царь спит. Идут — а их чудотворец почивает сном лошади, на которой возят воду. Несут корону и смерть — а их жертва и властелин ловит ветер раскрытым ртом и чмокает сладко. О, жалкий род: в костях твоих измена, в крови твоей предательство, и в сердце твоем ложь! Лучше на текучую воду положиться и по волнам идти, как по мосту; лучше на воздух опереться, как на камень, — нежели изменнику вверить свой гордый гнев и горькие мечты. (Подходит к Давиду и грубо расталкивает его.)Встань! Встань, Давид: пришла Сура — Сура — Сура.
Давид (пробуждаясь). Это ты, Сура?.. Я сейчас, я очень устал, Сура… Что это? Это вы, Нуллюс? А где же Сура, она сейчас звала меня? Как я устал, как я устал, Нуллюс.
Анатэма.Сура идет. Сура несет вам младенца.
Давид.Какого младенца? У нас же нет маленьких детей? Наши дети… (Привстает и озирается испуганно.)Что такое, Нуллюс? Кто это кричит там?
Анатэма.Сура несет мертвого ребенка. Нужно, чтобы вы воскресили мертвого ребенка, Давид. Он черненький, его зовут Мойше — Мойше — Мойше.
Давид (встает и топчется на пространстве нескольких шагов). Бежать, Нуллюс! Бежать! Где же дорога? Куда ты завел меня? (Хватает Анатэму за руку.)Послушай, как кричат они. Это они идут сюда, за мной — ой, спаси меня, Нуллюс!
Анатэма.Дороги нет. (Удерживая Давида.)Там пропасть.
Давид.Что же мне делать, Нуллюс? Не броситься ли вниз и раздробить голову о камни, — но разве я злодей, чтобы приходить к богу без зова? О, если бы призвал меня бог — быстрей
Анатэма (отходит). Но поторопитесь, Давид, они близко.
Давид (падая на колени). Ты слышишь? Они идут. Я люблю их, но горше ненависти моя любовь, и бессильна она, как равнодушие… Убей меня и встреть их сам. Убей меня — и встреть их милостиво, любовию твоей взыщи. Телом моим утучни голодную землю и возрасти на ней хлеб, душою моею утоли печаль и смех возрасти. И радость — о, боже — радость для людей…
Слышно приближение огромной толпы; отдельных голосов еще нет — все сливается в один протяжный, ищущий крик.
Анатэма (подходя). Скорей, скорей, Давид, — они подходят.
Давид.Сейчас, сейчас. (В отчаянии.)Радость… Ну и что же еще? Одно только слово, одно только слово — но я забыл его. (Плачет.)О, как много слов — и только одного не хватает… Но, может быть, тебе не нужно слов?
Анатэма.Только одного не хватает? Как странно. А они, кажется, нашли свое слово — ты слышишь, как они вопят. Дави-ид, Дави-ид. Встань же, Давид, и встреть их гордо: кажется, они начинают смеяться над тобою.
Давид встает. Снизу, очевидно, заметили его — крик переходит в громоподобный радостный рев. Кто-то, опередивший других, выбегает, кричит радостно: «Да-вид» — и, размахивая руками, убегает назад. Кровавым взглядом охватывает солнце высокий бугор, кипарисы и седую голову Давида и прячется за тучи, как глаз под завесой нахмуренных бровей. В одном месте море наливается кровью; словно смертоносная битва произошла в безмолвии пучины.
Давид (отступая на шаг). Мне страшно, Нуллюс. Это тот, что на дороге, с рыжей бородкой… Я боюсь его, Нуллюс.
Анатэма.Встреть их гордо. Правдою, правдою ударь их, Давид.
Давид.Только не оставляйте меня, Нуллюс, а то я опять забуду, где правда.
Снизу и через ограду показываются люди, бегущие торопливо. Они грязны, измучены, как Давид, и как будто слепы, но на лицах огненная радость; и вместо слов один только торжествующий, немного хищный вой:Да-а-ви-и-д, Да-а-ви-и-д.
(Простирая руки.)Назад.
Его не слушают и лезут с тем же протяжным воплем; и до самых дальних рядов несется он, и, когда передние уже умолкают, где-то в глубокой дали, как тысячекратное эхо, замирает слабым стоном:Да-а-ви-и-д, Да-а-ви-и-д.
Анатэма (дерзко). Куда? Назад-назад, вам говорят!
Передние останавливаются в страхе.
Голоса.Стойте. Стойте. Кто это?
— Это Давид?
— Нет, это похититель!
— Похититель!
— Похититель!
Кто-то беспокойный.Тише. Тише. Давид хочет говорить. Слушайте Давида.
Умолкают; но вдали еще голосят протяжно:Да-ви-ид, Да-а-ви-и-д.