Том 3. Повести. Рассказы. Стихотворения

Харди Томас

СТУК В ОКНО

Кто-то вдруг постучал по стеклу, К окну снаружи приник; И я увидел, вглядевшись во мглу, Моей возлюбленной лик. «Я ждать устала, — сказала она, Столько дней и ночей; Моя постель холодна, холодна, Приди ко мне поскорей». Я встал, прижался к стеклу лицом, Но в раме было темно: Лишь бледная бабочка хрупким крылом С размаху билась в окно. Перевод Г. Кружкова

ВОЛЫ^{39}

(1915)

Ночь Рождества, и стайка ребят У очага в поздний час. «Они уже все на коленях стоят», Промолвил старший из нас. И мы представили: темный хлев, Воловий теплый уют, И как, соломою прошелестев, Они на колени встают. Фантазии детства! Их волшебства Развеян

зыбкий покров. Но если мне скажут в канун Рождества: «Пойдем, поглядим на волов Туда, через огород и овраг, Где был коровник и луг», Я встану и выйду в холод и мрак, Надеясь тайно: «А вдруг?» Перевод Г. Кружкова

ПРЕКРАСНЫЕ ВЕЩИ

Вино — прекраснейшая вещь, Что там ни говори, Когда с дружком ты вечерком Идешь по Шафтсбери И двери кабачков зовут: Любую раствори! Вино — прекраснейшая вещь, Что там ни говори. Гулянка — это тоже вещь, Что там ни говори, Когда всю ночь да во всю мочь Танцуешь до зари, А на заре идешь домой, Погасли фонари… Гулянка — это тоже вещь, Что там ни говори! Любовь — прекраснейшая вещь, Что там ни говори, Когда впотьмах, таясь в кустах, Пылаешь весь внутри, И вдруг из-за угла — она! Нет, черт меня дери, Любовь — прекраснейшая вещь, Что там ни говори! Всегда ли это будет так? Да нет, держу пари; Настанет час, раздастся глас: «Уймись, душа, замри!» Ну что ж? Вино, любовь, галдеж Гулянки до зари Всегда останутся со мной, Что там ни говори! Перевод Г. Кружкова

КОЛОКОЛА^{40}

Я в город утренний входил, И древний колокол забил, И знал я наперед Под милый сицилийский звон, Что рано, поздно ли, но он Мой день — ко мне придет. День ясный, синий, золотой, День, как берилл. Но сам с собой Гадал я — и не мог Сказать, в который день и год Со мною рядом будет тот, Кто мил мне и далек. Но век расчетлив, даль темна, На колокольне тишина, А я учен судьбой, Что и в блаженстве дремлет рок, Что друг умеет быть далек, Когда идет со мной. Перевод О. Седаковой

СТАРАЯ МЕБЕЛЬ

Не знаю, как это бывает с другими, Живущими в доме средь утвари той, Что помнит их бабушек молодыми, Но в точности знаю, как это порой Бывает со мной. Мне чудятся призраки прикосновений: То руки владельцев, нежны и грубы, Касаются выступов и углублений, Мореного дуба, старинной резьбы И медной скобы. Рука за рукой, все бледней и бледнее: Как будто бы в зеркале отражена Свеча — и другая, и третья за нею, Все тоньше, прозрачней, все дальше она В тумане видна. На выцветшем круге часов над камином Порою мне видится издалека, Как стрелку минутную кто-то подвинул Движением зыбким, как взмах мотылька, Коснувшись слегка. И струны на грифе старинной виолы Как будто бы кто прижимает опять, И древние жилы гудят, словно пчелы На летнем лугу. — Но смычка не видать, Что мог бы играть. А в темном углу за жестянкой с огнивом Лицо возникает при свете огня: То меркнет, как факел во мраке дождливом, То вспыхнет, как искра из-под кремня, Напротив меня… Нет, надо вставать, приниматься за дело! И вправду на свет бесполезно рожден Глядящий так долго, так оцепенело… И сам не заметит, как в муторный сон Провалится он. Перевод Г. Кружкова

ПОЛЕНЬЯ В КАМИНЕ^{41}

(Декабрь 1915)

Памяти сестры Беззвучно мигая, огонь по полену ползет, А это была Прекрасная яблоня, нам приносившая из году в год Плодов без числа. Развилка, куда я рукой добирался сперва, А после ступней, Влезая все выше и выше, — черна и мертва, Дымит предо мной. И тлеет кора, становясь постепенно золой, На месте увечном ствола, Где сук был обрезан и рана сочилась смолой, Пока она не заросла. И той, с кем я вместе карабкался, зыбкая тень Встает из могилы своей Такой, как на гнущейся ветке стояла в тот

день, Сощурясь от ярких лучей. Перевод Г. Кружкова

ПОД ВЕТРОМ И ЛИВНЕМ

Они в гостиной поют, Почти погасив огни: Сопрано, тенор и бас, И гость у рояля. В потемках — сияние глаз… О время, повремени! Листва осыпается в пруд. Дорожки, заросшие мхом, Пропалывают они, Чтоб стало в саду веселей, И ставят скамейку Под сенью трех тополей… О время, повремени! Далекий катится гром. Они садятся за чай В садовой свежей тени, По-летнему стол накрыт, Гуляют фазаны, За лестницей море блестит. О время, повремени! Промчалась чайка, крича. В свой новый высокий дом Переезжают они, Картины, стулья и бра Лежат на лужайке, И пропасть иного добра… О время, повремени! Их плиты изрыты дождем. Перевод Г. Кружкова

КАНУН НОВОГО ГОДА ВО ВРЕМЯ ВОЙНЫ^{42}

(1915–1916)

1 Бессознательный страх И плесканье огня, И рыданье часов, И отставшая дранка на крыше. И ослепшая ночь что-то глухо поет: Тянут сосны усталую песню забот. 2 И все так же в ушах Крови гул-толкотня, И раскачка ветров Старый кованый флюгер колышет, И никто ко мне в дом не придет. 3 Медлит срок на часах, В чем-то полночь виня, Я снимаю засов, Жду и, кажется, слышу Мой Неведомый год. 4 Кто-то скачет в полях Или, сталью звеня, Смерть примчалась на зов? Конь безумием дышит, Твердь копытами бьет. 5 Но ни тени в дверях. Но не кличут меня. Только цокот подков За калиткой все тише, И вот-вот пропадет. 6 Кто там канул в полях? Не узнать, не понять. Лишь, совсем еще нов, Народившийся год еле дышит, Стон разжал ему рот. 7 «Больше слез на глазах! Недородов! Огня! Непосильных трудов!» Видно, это Судьба нам предпишет, Чтобы всадник скакал все вперед, К истомленной Европе, под горькую песню забот. Перевод Г. Русакова

ВСЕ ПРОШЛО^{43}

Вот оно все и прошло: Клятвы, сомненья, свиданья, Смех ни с того ни с сего, Радости и расставанья, Вот оно все и прошло! Вот оно все и прошло: Яркие струи речные, Гнущейся влаги стекло, Лунные чары ночные: Вот оно все и прошло. Вот оно все и прошло, Домик, дорожки, левкои, Гости, пиры… Не могло Век продолжаться такое. Вот оно все и прошло. Вот оно все и прошло; Друг мой не зря повторяет: «Плохо ли, хорошо Жизнь остановки не знает». Вот оно все и прошло. «Как же вдруг может пройти Плавное это движенье, Часто гадал я в пути, Если не будет крушенья? Что может произойти?» Так вот и произошло: Вдруг, без рывка и без шума, Ехало — и привезло; В точности, как Он задумал, Так все и произошло. Перевод Г. Кружкова

ПОСЛЕ МЕНЯ

Когда Время за робким гостем запрет ворота И месяц май, оживясь, молодою листвою заплещет, Свежей и тонкой, как шелк, — скажут ли люди тогда: «Он всегда умел замечать подобные вещи»? Если это случится в зябкую рань пред зарей, Когда ястреба тень над землею скользит невесомо, Может, кто-то подумает, глядя в сумрак сырой: «Это зрелище было ему, конечно, знакомо». Если это случится в мотыльковую, теплую ночь, Когда ежик бредет своей лунной опасной дорогой, Пусть кто-то скажет: «Он жалел и желал бы помочь Всем беспомощным тварям; но мог он, конечно, не много». Если слух долетит до друзей, когда будут они За порогом на зимнее небо смотреть, где созвездья роятся, Пусть припомнят, на эти бессчетные глядя огни: «Вот кто вправду умел на земле чудесам удивляться». И когда колокольчика отзвук, прощально звеня, Вдруг замолкнет, оборванный ветром, и снова вдали затрепещет, Словно это другой колокольчик, — скажет ли кто про меня: «Он любил и умел замечать подобные вещи»? Перевод Г. Кружкова