Том 3. Повести. Рассказы. Стихотворения

Харди Томас

Из сборника

«ЗИМНИЕ СЛОВА»

ГОРДЫЕ ПЕВЦЫ^{65}

День меркнет. Зяблик поет с восхода. И дрозд гоняет трель раз по сто. И вот уж гремят соловьи Там, в роще… Апрель уплыл, как в решето, А этим — время ничто. С иголочки все — им не больше года. И были ведь прошлой еще весной Не зяблики, не соловьи Попроще: Какой-то ветерок сквозной, Былинки, дождь, перегной. Перевод Т. Гутиной

Я ТОТ

Я тот, кого в просветы крон Витютни зрят, Но не

спешат Лететь вразброс, Лишь проворкуют себе под нос: «А, это он». И зайцы чуткие на месте Замрут на миг И свой пикник Начнут опять, Подумав так: «От него бежать Не много ль чести?» И плакальщицы, что меж плит Идут гуськом Туда, где холм Земли сырой, Рассудят: «Бог с ним, святынь такой Не осквернит». И скажут звезды: «Не пристало За дерзость глаз, Смутивших нас, Мстить. Он, глупец, Забыл: у нас с ним один конец И одно начало». Перевод Т. Гутиной

ХОЛОДНЫЙ МАЙ

Стоит пастух в холщовой робе у ворот И возвращающимся овцам счет ведет. Весенний ветер, резкий и колючий, По небу гонит клочья грязной тучи. Скрипит калитка ржавыми петлями. Взъерошенные поздними дождями Грачи, словно стервятники, косматы, А певчих птиц рулады — хрипловаты. На холоде раскрылись было почки И вновь от страха съежились в комочки. Луч солнца, разрывая облака, Бьет по глазам, как резкий звук хлопка. «В тебе, Природа, милосердья нет», Подумал я. «Терпи!» — она в ответ. Пастух в холщовой робе у ворот Невозмутимо овцам счет ведет. Перевод М. Фрейдкина

НА СВЯТКАХ^{66}

Дождь с неба лил ручьями, Клубился мрак ночной. Один в густом тумане Шагал я сам не свой. Вздыхали безответно Кусты, когда на них Несли порывы ветра Охапки брызг шальных. «Вот к Рождеству погодка!» Послышалось вблизи: Нетвердою походкой Шел с песней по грязи Подвыпивший бродяга Он брел себе вперед, Не прибавляя шага, До городских ворот. Перевод М. Фрейдкина

НИЗВЕРЖЕНИЕ ДЕРЕВА^{67}

(Нью Форест)

Два палача из-за взгорка выходят тяжелой походкой. Сверкает у каждого острый топор за плечом. Зубья двуручной пилы щерятся хищной разводкой И вот подступают они к исполину лесному, что ими на смерть обречен. Скинув куртки, они топорами врубились у самого корня, И белые щепки, вспорхнув, разлетелись по мху. Широкая рана кольцом опоясала ствол, и проворно Один из них длинной веревки конец, изловчась, закрепил наверху. И запела пила, и верхушка ствола задрожала. И тогда лесорубы, пытаясь гиганта свалить, Натянули веревку, но дерево только стонало. И опять они долго пилили, тянули веревку и вновь принимались пилить. Наконец эта мачта живая слегка покачнулась. Джоб и Айк с криком кинулись прочь, и, вершиной пронзив небеса, Наземь рухнуло дерево — роща вокруг содрогнулась… С двухсотлетнею жизнью покончено было быстрее чем за два часа. Перевод М. Фрейдкина

БЕССОННИЦА

Ты, Утренняя звезда, застыла там, на Востоке, Не знаю, но вижу, где ты. Вы, листья бука, в небе как будто строки. Дайте перо — я нарисую это. О

луг, ты белый в росе, и росинки как зерна риса Вовеки не позабуду. Кладбищенские огни смотрят сквозь зелень тиса. Имена ползут отовсюду. Перевод А. Шараповой

ОН НИКОГДА НЕ РАССЧИТЫВАЛ НА МНОГОЕ,

или

Размышление (ретроспекция) по поводу моего 86-летия

Ну что же, Мир, ты мне не лгал, О нет, не лгал! Ты честно все, что обещал Исполнил в свой черед. Хоть я с младенческих годов, Бродя средь пастбищ и садов, Уже был, в сущности, готов К тому, что жизнь — не мед. Еще тогда ты мне твердил, Не раз твердил, И, мнилось, глас твой нисходил С вершин холмов немых: «Среди людей я часто знал Тех, кто от жизни много ждал, Но знал таких, кто презирал Ее и в смертный миг. Не жди ж чрезмерного, мой друг, Мой юный друг! Жизнь — лишь унылых будней круг», Таков был твой завет. Что ж, это честный был урок, Которым я не пренебрег. Иначе б вынести не смог Я бремя стольких лет. Перевод М. Фрейдкина

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Шлеп — шлеп — шлеп — на мельнице пенит воду колесо, И женщина на мостике, и перила узки, И мельник у дверей, и у запруды — утки. Так много лет с тех пор прошло, а здесь как прежде все. Да здесь и впрямь все то ж: и дом, и старый сад, И этот тихий пруд, и утки, и утята, И женщина стоит на мостике дощатом, И мельник, что мукой обсыпан с головы до пят. Но только этот мельник — не тот, что был тогда, И сад уже не тот, и брызги, что мелькают Над мокрым колесом, — не те, и мне другая На робкие мольбы здесь отвечала «да!». Перевод М. Фрейдкина

ВСЕ БЛИЖЕ ОЩУЩЕНИЕ ПРЕДЕЛА

Все ближе ощущение предела Того, чего у мирозданья нет: Добра, что злу давало бы ответ, И разума — чтоб нам поправить дело. Весь век свой птаха в клетке просидела, А вот поет, забыв причину бед Решетку, заслоняющую свет… Мы рады крохам своего удела. Но раз встают на тяжбу племена, Конем, стопой топча края соседа, И в гнойных швах лежат поля, пусты Зло повторится. В том не их вина, Но темной силы, их влекующей к бедам. Да. Все отчетливей предел мечты. Перевод Г. Русакова

ЖЕЛАНИЕ БЕССОЗНАТЕЛЬНОСТИ

Если б только мог я стать, Скажем, рамкой из гостиной Или лугом расцветать, На стене висеть картиной!.. Я бы жил с довольной миной. Я б от хворей был спасен, Судный глас меня бы минул, Позабыл кошмары сон. Вот уж был бы я беспечен! Не давил бы крест на плечи. Перевод Г. Русакова

ЕЕ ЛИЦО

Жил смех ее как бы отдельно от лица. Казалось, что она Тревогой тайною всегда удручена, Мне непонятной до конца. Еловым шишкам уподоблю кудри эти Или снопам, так стянутым умело, Что не распустишь ни за что на свете… Могли немного полными казаться Кому-то эти губы. Но, признаться, Я так не думал — если в летний день Она бродила по лесу, то тень От губки нижней нежно зеленела… Увы, я мало знал ее И вскоре потерял ее… Но будь иначе, я б не помнил ту Улыбку странную, и эту грусть былую. Ведь, словно в засуху, увянут поцелуи, Едва любовь утратит слепоту. Перевод М. Фрейдкина