Том 3. Повести. Рассказы. Стихотворения

Харди Томас

НА ВЕРЕСКОВОЙ ПУСТОШИ^{61}

1685

(Предание)

Так безутешна скорбь моя, Что впору в омут головой. Чистейшую из чистых душ Сгубила я по воле злой. «Себя жена блюсти должна, Сказал мне муж, — страшись того, Кто льстит — подвох замыслил плут! Коль сможешь, одурачь его!» Но то был сам Монмут! И правдой я считала ложь, Пока он не пришел в мой дом И о дороге не спросил, Хоть на ногах стоял с трудом Так изможден и слаб был он. Но у порога вдруг сказал: «Что за красотки здесь живут!» И, уходя, поцеловал Меня король Монмут! А как собой он был хорош! И почему надулась я За поцелуй? Как вдруг — шаги, И он, шепнув: «Любовь моя, Молю, молчи!» — исчез в ночи. О Боже, знать бы мне тогда, Что за пути его ведут И сколько горя и стыда Изведал мой Монмут! А в дверь — солдаты: «Где, — кричат, Мятежный герцог, что назвать Себя дерзнул „король Монмут“?» «Ага, — смекнула я, — видать, Не так-то уж не прав был муж!» И молча ткнула я перстом Туда, где свой нашел приют, Укрывшись в вереске густом, Отважный мой Монмут! Его втолкнули в дверь мою, Скрутивши руки за спиной. О, как взглянул он на

меня, Когда предстал передо мной! Прекрасный взор мрачил укор: «Бездушнейшая среди жен! Я мнил, что друга встретил тут, А был изменою сражен!» Сказал король Монмут. Тут поняла я: он не смерд, А знатный лорд, высокий род. Он правд и прав своих искал, А мне сулил любовь — и вот Его тычком, его пинком Взашей погнали в Холт, а там Судья Эттрик вершил свой суд И в Лондон в руки палачам Был отдан мой Монмут. Вчера, едва мой муж уснул, Уж он маячит за окном. Избит, взлохмачен, весь в крови, И мрачный взгляд горит огнем. «Зачем так зол прекрасный пол? Но верь, сильна моя любовь, И вражеских бежал я пут, Чтобы тебя увидеть вновь!» Сказал король Монмут. «Дай поцелую я тебя! Шепнул он бледный, как мертвец, Но запятнает кровь моя Твою сорочку и чепец!» Все. Нету сил. Мне свет не мил. Пойду к реке — когда найдут Там тело бедное мое, То скажет здешний люд: «Ее Сгубил король Монмут!» Перевод М. Фрейдкина

ВЫСШЕЕ НАЧАЛО

(Канун 1922 года)

1 Оно сказало: «Нет, бессильно Время, И жизнь ее, превыше суеты, Всей протяженностью отныне с теми, Что приняты в объятья Пустоты, И живы, и чисты. 2 А Время и беззубо, и прозрачно. Оно вам Настоящее дает, Но то — мираж: все в мире равнозначно Разумная природа создает Навеки, не на год. 3 „Теперь“ лишь всплеск, недолгое скольженье По вашим чувствам, их поспешный суд: Ни в „Прошлом“, ни в „Грядущем“ нет движенья. Они и не пришли, и не уйдут. Они ни там, ни тут. 4 Вот так же путник по ночной дороге, Неся фонарь, бредет за ним вослед, Хотя лишь видит собственные ноги Да часть тропы, куда ложится свет: Ему и дела нет, 5 Что путь всегда — безмерность расстоянья, Ведет ли он вперед или назад. А рядом с „Настоящим“ в ожиданье Грядущее и Прошлое стоят, Как с братом брат». 6 И тут Оно передо мной раскрыло Минувшего неслыханный простор: Там было все, что раньше в мире было, А здесь существовало до сих пор. Всего там был набор: 7 Звучали песни, спетые когда-то, Давно отдребезжавшая струна, И смеха отзвеневшие раскаты. А полнолуний пышная луна, А полдней тишина! 8 Былых цветов ожило разномастье, Под жарким дуновеньем склонено, И в спальнях бурно утолялись страсти, Заглядывала радуга в окно, Как некогда, давно. 9 Лежали там, навеки незабвенны, Моих скитаний светлые деньки, Свернувшиеся в свиток драгоценный, Расписанный умельцем от руки, И юны, и близки. 10 «А вон, гляди, — губительные хвори. Но ваша жизнь смела и молода, С такой накладно быть в открытой ссоре: Они без боли входят — и тогда Не описать вреда. 11 А вот и та, что, по законам нашим, По-прежнему прелестна, как была, Хотя, возможно, стала даже краше. Но для тебя она давно ушла, Зарыта, отцвела. 12 И этих, рядом, ты ценил, бывало. Но, может, остановимся на том? Как, Будущее? То, что не настало? Пусть и останется в непрожитом, И сбудется потом. 13 Тебе несдобровать, сорви я вдруг покровы: Грядущее предстало б без прикрас. Все беды там для вас давно готовы… Но, как договорились, в этот раз Стращать не буду вас. 14 Короче, Время — ложь, притом какая! Оно само сознаться б в том могло. Вы верили, к обману привыкая, Но нынче вам в науках повезло: Виднее стало зло. 15 Теперь о той, про чью судьбу сначала Заговорили мы наедине: Она нерасторжимость не прервала, И потому внутри, а не вовне: Она теперь во мне. 16 Суть Бытия размеры превышает, Хоть Время и твердит, что все вокруг Зачав, оно само и завершает… И о „Четвертом измеренье“ слух Итог его потуг». Перевод Г. Русакова

ПОДМЕНЕННАЯ ЖЕНА^{62}

В этой драме есть много темных мест, Но известны и год, и дом, Где бакалейщик Чэннинг Джон Пред Господним предстал судом. Тот дом на Хай-стрит знали все, Теперь его уж нет, А миновало с той поры, Считай, две сотни лет. Джон Чэннинг умирал. Пробило Одиннадцать на часах. И друзья понимали, что к утру Он будет на небесах. Как вдруг он сказал: «Я хотел бы обнять Жену в мой последний час!» Тут все посмотрели друг на друга И подумали: «Вот те раз!» Он не знал, что была в городской тюрьме Молодая его жена, Обвиненная в том, что кончину мужа Ускорила ядом она. А он лежал на смертном одре, Почти уже мертвец, И полагал, что смерть его Естественный конец. И тут стали думать и гадать Те люди, что были при нем, Как им поступить, если будет он Настаивать на своем. «Виновна она или нет — ему Лучше вовсе не знать ничего, Рассуждали они, — но как же тогда Нам исполнить волю его?» А он все жалобней их просил Сделать то, что они не могли. А тем временем слухи о страшном убийстве По городу быстро ползли. И тогда друзья, в этот скорбный час Не видя путей иных, Придумали некий план — и пусть, Кто хочет, осудит их. «Ты бы доброе дело сделать смогла, А быть может, и душу спасти, И тому, кто одной ногою в земле, Облегчение принести, Так веселой молодке сказали они, Чем-то схожей с его супругой, Все

равно он уже не сумеет теперь Отличить вас друг от друга!» И добрая женщина сделала все, Как ее попросили друзья. Он обнял ее еще и еще: «Где ж была ты, заждался я! Тебя не пускали… Но вот ты пришла… Так, значит, это не сон!.. Благослови же тебя Господь!» Улыбнулся и умер он. Спустя полгода его жена Ступила на эшафот. И, нахмурив брови, молча смотрел Собравшийся народ, Как ее удавили и тело сожгли По закону тех давних дней Для жен, поделом осужденных иль нет За убийство своих мужей. И кто-то сказал, поглядев на костер: «Слава богу, что он не знал! Ведь очень немного найдется таких, Кто б ее невиновной считал. Хорошо еще то (если только не врут), Что обмана раскрыть он не смог». И, казалось, никто даже в мыслях Не хотел осудить подлог. Перевод М. Фрейдкина

ВРЕМЯ И ЛЮБОВЬ

Исполином, Властелином Бывшее, вождем, Хозяином, врагом Зачем ты, Время, милой Презрение внушило? Знать, прав философ был, Когда он говорил: Внеземная Мысль сухая Не воплощено ни в чем. Стар ли, молод, Жар ли, холод Любовь дарует свет Всем — вне веков и лет. Любовь — удел желанный. Ей, небом осиянной, Земных событий ход Известен наперед Многоликой И великой Первых нет, последних нет. Перевод А. Шараповой

В ШЕРНБОРНСКОМ АББАТСТВЕ^{63}

(17-)

Проникнув в окна южного крыла, Луна, играя, тени навлекла На лоб и щеки юной знатной дамы, Укрывшейся с любимым в стенах храма. Не смазаны наплывом темноты Поодаль стыли резкие черты Людей на лошадях, в доспехах бранных Иль спящих подле жен своих желанных. «Взгляни на них. Им тут пребыть все дни». «Да, мы не мраморные, как они». «И хуже, милый: мы не муж с женою». «Ведь ты же обвенчаешься со мною». Молчанье. Слышно цоканье копыт. Потом опять, чуть эхо отзвенит: «Теперь они уже на повороте». «Коня надежно я упрятал в гроте… И все-таки его найдут сейчас». «А вслед за ним не обнаружат нас?» «Не бойся так! Успеть бы обвенчаться, Тогда над ними сможем посмеяться». «Ты позади меня был на коне…» «Трюк этот обмануть позволил мне Ревнителей закона. Всякий видел, Что я похищенный, не похититель: Наследница, арестовав меня, Велела сесть на своего коня!» Луну застлало облако. На лица Узор проемов стрельчатых ложится. Чисты и жестки лица этих двух. В беспамятство их вверг любви недуг. И мраморные рыцари вокруг. Семейное предание. Перевод А. Шараповой

НА ЗАПАД ОТКРЫЛА ОНА МОЙ МИР

На Запад открыла она мой мир: Там хлещут как плети И плачут как дети Валы, сойдясь на разгульный пир. Романтики цену я с ней узнал И сумрак знакомый Узилища-дома На бегство желанное променял. Любви научила она меня, От силы которой Свергаются горы И синими кажутся зеленя. С ней память минувшего мне дана: Огни колдовские И выси такие, С которых земля уже не видна. Перевод А. Шараповой

ЧТО ЖЕ О МИРЕ ПЕТЬ?

(Песня)

Что же о мире петь Можно нам впредь? Брошены в круговерть, Выброшены на смерть. Нового нету ведь, Что же тут петь? Ля-ля-ля-ля! Если бы кто-то мог Смерть преодолеть, Радости бы сберег, Но, однако же, смерть Каждой жизни итог. Не о чем петь. Ля-ля-ля-ля! Так что о мире впредь Можно не петь; Выловила бы сеть Жизнь, а не смерть, Стали о мире ведь Больше бы петь. Ля-ля-ля-ля! Перевод В. Корнилова

ПОХОРОНЫ ФЕРМЕРА ДАНМЭНА

Сказал он: «В воскресенье Похороните, чтоб Весь бедный люд селенья Мог проводить мой гроб». И ради воскресенья На бочке вывел он: «Открыть без возраженья Во время похорон». И точно в воскресенье Был фермер погребен. Всем поднял настроенье Во время похорон. «Хотел он в воскресенье Уйти, — народ шумел, Для нашего веселья Себя не пожалел. Ведь в понедельник все ли Могли б на пир попасть? Зато уж в воскресенье Мы попируем всласть». Перевод В. Корнилова

ЭПИТАФИЯ ЦИНИКУ

Я и солнце — мы спор вели: Кто из двоих скорей Своим путем достигнет земли И спрячется в ней. На закате ему повезло, А на заре — мне: Оно взошло, но ему назло Я остался в земле. Перевод В. Корнилова

ОПИСЬ ДОСТОИНСТВ ОДНОЙ ДАМЫ НА ВОДАХ

Характер поистине ангельский — ни упрека, ни жалобы. На щечке прелестная родинка — жалко, если ее не стало бы! Певуче-открытая речь, не робеющая неприличий, Пока злоязычному цинику не достанется бедняжка добычей, И, любезность приняв за доступность, отговорки признав несерьезными, Не начнет он ее донимать анекдотами явно скабрезными. Лицо безупречно овальное, так идущее к милым нарядам, И ласковый взгляд, призывающий ответить таким же взглядом, Привычка легко соглашаться с любым основательным доводом Из боязни, что возражения могут стать нежелательным поводом Для спора — нет, лучше не знать, в чем, собственно, суть проблемы И куда собеседник клонит, — в конце концов, люди все мы, А людей она любит и к смешному в них снисходительна. Короче, весьма обаятельна, некапризна и рассудительна. Добавлю только, что муж (по намекам) ценил ее мало. Мужчин упрекала в отсутствии нежности и со вздохом глаза поднимала. Перевод Р. Дубровкина

НА ОКСФОРД-СТРИТ^{64}

Вечер. Закат в огне. Солнце в любом окне. Солнце на меди рыжей С каждой задвижки брызжет. Солнечный отблеск двоится На стеклах витрин больших, И смеются, мелькая в них, Набеленные женские лица. И когда этот добрый Бог Приходит к нам на порог, Извечные проблемы, Над коими бьемся все мы От сущего первых дней, Становятся нам ясней. Яркие блики глаза беспощадно слепят Подслеповатому клерку, что щурясь бредет на закат, Зная, что некуда деться ему от житейских обид, Что до конца своих дней он уже не свернет с Оксфорд-стрит. Так и плетется он, на небо глядя с тоской, В недоуменье, зачем он на свете такой. Перевод М. Фрейдкина