Том 3. Рассказы 1896-1899
Шрифт:
— Чего понимаешь? Цена таким пятачок за пучок, да и то — когда их в пучке-то сотня.
— Тоже! — насмешливо воскликнула Мальва. — Это тебе цена… А он… везде бывал, скрозь прошел всю землю и никого не боится…
— А я кого боюсь? — храбро спросил Яков.
Она не ответила ему, задумчиво следя за игрой волн, взбегавших на берег, колыхая тяжелый баркас. Мачта качалась из стороны в сторону, корма, вздымаясь и падая в воду, хлопала по ней.
Звук был громкий и досадливый, — точно баркасу хотелось оторваться от берега, уйти в
— Ну, что же ты не уходишь? — спросила Мальва у Якова.
— А куда мне? — отозвался он.
— В город хотел…
— Не пойду!
— Ну, к отцу поезжай.
— А ты?
— Что?
— Тоже поедешь?
— Нет…
— Ну, и я нет.
— Целый день около меня будешь торчать? — спокойно спросила Мальва.
— Не больно-то ты мне нужна… — ответил Яков с обидой, встал и ушел от нее…
Но он ошибся, говоря, что она не нужна ему. Без нее стало скучно. Странное чувство родилось в нем после разговора с ней: смутный протест против отца, глухое недовольство им. Вчера этого не было, не было и сегодня до встречи с Мальвой… А теперь казалось, что отец мешает ему, хотя он там, далеко в море, на этой, чуть заметной глазу, полоске песку… Потом ему казалось, что Мальва боится отца. А кабы она не боялась — совсем бы другое вышло у него с ней.
Он шлялся по промыслу, рассматривая людей. Вон, в тени барака, на бочке сидит Сережка, и, тренькая на балалайке, поет, строя смешные рожи:
Господин гор-родо-ввой! Будьте вежливы со мной… Отведите меня в часть, Чтобы в грязь мне не упасть…Его окружает человек двадцать таких же оборванцев, от всех, как и от всего здесь, — пахнет соленой рыбой, селитрой. Четыре бабы, некрасивые и грязные, сидя на песке, пьют чай, наливая его из большого жестяного чайника. А вот какой-то рабочий, несмотря на утро, уже пьян, возится на песке, пытаясь встать на ноги и снова падая. Где-то, взвизгивая, плачет женщина, доносятся звуки испорченной гармоники, и всюду блестит рыбья чешуя.
В полдень Яков нашел себе тенистое местечко среди груды пустых бочек, лег там и проспал до вечера, а проснувшись, снова начал бродить по промыслу, ощущая смутное влечение куда-то. Проходив часа два, он нашел Мальву далеко от прииска под купой молоденьких ветел. Она лежала на боку и, держа в руках какую-то растрепанную книжку, смотрела навстречу ему, улыбаясь.
— Ишь ты где! — сказал он, садясь рядом с ней.
— А ты меня давно ищешь? — уверенно спросила она.
— Да разве я тебя искал?! — воскликнул Яков, вдруг понимая, что это так и есть: он искал ее. И, в недоумении, парень качнул головой.
— Ты грамотный? — спросила она его.
— Грамотный… да плохо, забыл все уж…
— И я тоже — плохо… В школе учился?
— В земской.
—
— Ну?
— Право… В Астрахани у адвоката кухаркой была; сын его научил меня читать.
— Значит, не сама… — пояснил Яков.
Она посмотрела на него и опять спросила:
— А тебе хочется книжки читать?
— Мне? Нет… чего там?
— А я — люблю, — вот выпросила у приказчиковой жены книжку и читаю…
— Про что?
— Про Алексея божия человека.
И, задумчиво рассказав ему о том, как юноша — сын богатых и важных родителей — ушел от них и от своего счастья, а потом вернулся к ним, нищий и оборванный, жил на дворе у них вместе с собаками, не говоря им до смерти своей, кто он, — Мальва тихо спросила у Якова:
— Зачем это он так?
— Кто ж его знает? — равнодушно ответил Яков.
Бугры песка, наметенного ветром и волнами, окружали их. Издали доносился глухой, темный шум, — это на промысле шумели. Солнце садилось, на песке лежал розоватый отблеск его лучей. Жалкие кусты ветел чуть трепетали своей бедной листвой под легким ветром с моря. Мальва молчала, прислушиваясь к чему-то.
— Чего же ты сегодня не поехала туда… на косу?
— А тебе что?
Яков искоса жадными глазами поглядывал на женщину, соображая, как ему сказать ей то, что нужно.
— Я вот, когда одна и тихо… все плакать хочу… Или — петь. Только песен я хороших не знаю, а плакать — стыдно…
Он слышал ее голос, тихий, ласковый, но то, что говорила она, не задело в нем ничего, лишь придало более резкую форму его желанию.
— А ты вот что, — глухо заговорил он, пододвигаясь к ней, но не глядя на нее, — ты послушай, что я тебе скажу… Я — парень молодой…
— И глупый, глу-упый! — убежденно вытянула Мальва, качая головой.
— Ну, пускай глупый, — с досадой воскликнул Яков. — Разве тут ум нужен?.. Глупый — и ладно! А вот что я скажу — желаешь ты со мной…
— Не желаю!..
— Чего?
— Ничего! Да ты не дури… — Он осторожно взял ее за плечи. — Ты сообрази…
— Пошел прочь, Яшка! — сурово сказала она, стряхнув с себя его руку. Пошел!
Он встал и осмотрелся вокруг.
— Ну… ежели ты так — мне наплевать! Вас здесь много… Думаешь — ты лучше других?
— Щенок ты, — спокойно сказала она, встав на ноги и отряхивая песок с платья.
И они пошли рядом друг с другом на промысел. Шли медленно, потому что ноги вязли в песке.
Яков грубо уговаривал ее уступить его желанию, она спокойно посмеивалась и отвечала ему колкими словами.
Вдруг он, когда они были уже около промысловых бараков, остановился и схватил ее за плечо.
— А ведь это ты нарочно разжигаешь меня?! Зачем ты это? Я тебе смотри!
— Отстань ты, говорю! — она вывернулась из-под его руки и пошла, а навстречу ей из-за угла барака явился Сережка и, тряхнув своей лохматой огненной башкой, сказал зловеще:
— Гуляли? Ладно!