Командир был хороший человек, — пожилой, пьяница и жулик, кое-что брал из солдатского порциона, но он был хороший человек. Он скоро повесился на поясном ремне, когда его привлекли к суду.
Я был очень удивлен, когда взвод наш по приказанию ротного командира был выстроен в казарме и ротный произнес речь:
«Братцы, вы знаете, что есть враги отечества и престола. Среди вас есть такие же. Опасайтесь их», — и так далее и грозно посматривал на меня. Но что в этом? Грустно мне было слушать эти слова.
Лагерные занятия прошли хорошо. Между прочим, я брал из городской библиотеки книги. Однажды к моей постели подошел взводный, развернул том Шиллера и, играя ногами, зевая, грозно щурясь, ушел. Я был стрелком первого разряда. «Хороший ты стрелок, Гриневский, — говорил мне ротный, — а плохой ты солдат».
На меня напала куриная слепота, особый вид малокровия, при котором после захода солнца человек ничего не видит. К тому времени я познакомился с вольноопределяющимся
Студенцовым, социалистом-революционером. Он не раз водил меня на конспиративную квартиру, где
шли семинары и студенты давали мне читать «Солдатскую памятку» Л. Толстого и еще кое-что. Я был поражен новизной понятий. Все, что я знал о жизни, повернулось разоблаченно — таинственной стороной; энтузиазм мой был беспределен, и по первому предложению Студенцова я взял тысячу прокламаций, разбросав их во дворе казармы…
Однако надо сказать, что это дело было уже зимой, а летом, не стерпев «дисциплины», я бежал со службы при помощи того же Студенцова, давшего мне три рубля, штатскую фуражку и розовую ситцевую рубашку.
Куриная слепота меня чуть не подвела. Когда я вышел из лагеря, то в темноте забрался в чей-то свинарник, и свиньи подняли такой гвалт, что лишь наудачу, вслепую выбрался я через забор к речке. По пояс в воде перешел я ее, бросил на берегу свою шинель, казенную фуражку, ощупью переоделся, лег и стал ждать рассвета.
Впоследствии, когда меня искали, решили, что я утопился, всю речку обшарили, а я был уже далеко, — отшагал и проехал…
Стихотворения
Элегия
Когда волнуется краснеющая ДумаИ потолок трещит при звуке ветерка,И старцев звездный хор из лож глядит угрюмоПод тенью фиговой зеленого листка;Когда кровавою росою окропленный,Румяным вечером иль в утра час златой,Зловещим заревом погрома озаренный,Мне Крушеван кивает головой;Когда министр, почуявший отвагуПеред своим восторженным райком,Какую-то таинственную сагуЛепечет мне суконным языком, —Тогда смиряется души моей тревога,И, затаив мечты о воле и землеИ истребив морщины на челе,Сквозь потолок я вижу бога.
Мотыга
Я в школе учился читать и писать.Но детские годы ушли.И стал я железной мотыгой стучатьВ холодное сердце земли.Уныло идут за годами года,Я медленно с ними бреду,Сгибаясь под тяжестью жизни — туда,Откуда назад не приду.Я в книгах читал о прекрасной стране,Где вечно шумит океан,И дремлют деревья в лазурном огне,В гирляндах зеленых лиан.Туда улетая, тревожно кричатЛюбимцы бродяг — журавли…А руки мотыгой железной стучатВ холодное сердце земли.Я в книгах читал о прекрасных очахКрасавиц и рыцарей их,О нежных свиданьях и острых мечах,О блеске одежд дорогих;Но грязных морщин вековая печатьРастет и грубеет в пыли…Я буду железной мотыгой стучатьВ железное сердце земли.Я в книгах о славе героев узнал,О львиных, бесстрашных сердцах;Их гордые души — прозрачный кристалл,Их кудри — в блестящих венцах.Устал я работать и думать устал,Слабеют и слепнут глаза;Туман застилает вечернюю даль,Темнеет небес бирюза,Поля затихают. Дороги молчат.И тени ночные пришли…А руки — мотыгой железной стучатВ холодное сердце земли.
Единственный друг
Верочке
В дни боли и скорби, когда тяжелоИ горек бесцельный досуг, —Как солнечный зайчик, тепло и светлоПриходит единственный друг.Так мало он хочет… так много даетСокровищем маленьких рук!Так много приносит любви и забот,Мой милый, единственный друг!Как дождь, монотонны глухие
часы,Безволен и страшен их круг;И все же я счастлив, покуда ко мнеПриходит единственный друг.Быть может, уж скоро тень смерти падетНа мой отцветающий луг,Но к этой постели, заплакав, придетВсе тот же единственный друг.
«За рекой в румяном свете…»
За рекой в румяном светеРазгорается костер.В красном бархатном колетеРыцарь едет из-за гор.Ржет пугливо конь багряный,Алым заревом облит,Тихо едет рыцарь рдяный,Подымая красный щит.И заря лицом блестящимСпорит — алостью луча —С молчаливым и изящнымОстрием его меча.Но плаща изгибом чернымЗаметая белый день,Стелет он крылом узорнымНабегающую тень.
Первый снег
Над узким каменным дворомЦарит немая тишь.На высоте, перед окном,Белеют скаты крыш.Недолгий гость осенней мглыПокрыл их, первый снег,Гнездя на острые углыПушистый свой ночлег.Он мчится в воздухе ночномКак шаловливый дух,Сверкает, вьется за окномЕго капризный пух.И скользкий камень мостовой,И оголенный садОн схоронил бесшумно в свойСеребряный наряд.Пусть завтра он исчезнет, пустьРастает он чуть свет;Мне сохранит немая грустьЕго мгновенный след;Волненья девственных надеждЯ провожу, смеясь,Как белизну его одежд,Затоптанную в грязь.
Военный летчик
Воздушный путь свободен мой;Воздушный конь меня не сбросит,Пока мотора слитен войИ винт упорно воздух косит.Над пропастью полуверстыСлежу неутомимым взоромЗа неоглядным, с высотыГеографическим узором.Стальные пилы дальних рекБлестят в отрезах желтых пашен.Я мимолетный свой набегСтремлю к массивам вражьих башен.На ясном зареве небесПоет шрапнель, взрываясь бурно…Как невелик отсюда лес!Как цитадель миниатюрна!Недвижны кажутся отсельПолков щетинистые ромбы,И в них — войны живую цель —Я, метясь, сбрасываю бомбы.Германских пуль унылый свистМеня нащупывает жадно.Но смерклось; резкий воздух мглист,Я жив и ухожу обратно.Лечу за флагом боевымИ на лугу ночном, на русском,Домой, к огням сторожевым,Сойду планирующим спуском.
Военный узор
Выступление
Волнуя синие штыки,Выходят стройные полки.Повозки движутся за ними,Гремя ободьями стальными.В чехлах орудий длинный ряд,Лафеты, конницы отряд,Значки автомобильной роты,И трубачи, и пулеметы,Фургоны Красного Креста —Походной жизни пестрота.