Человек живет только раз. Приличиясоблюсти приходится только раз.Жить — нетрудно, и неуместно величиеподготовленных ложноклассических фраз.И когда на исходе последнего дняне попали иглой в ее бедную вену,Таня просто сказала и обыкновенно:— Всё против меня.
ПОСЛЕДНИЙ ВЗГЛЯД
Жена умирала и умерла —в последний раз на меня поглядела, —и стали надолго мои дела,до них мне больше не было дела.В последний раз взглянула онане на меня,
не на все живое.Глазами блеснув,тряхнув головою,иным была она изумлена.Я метрах в двух с половиной сидел,какую-то книгу спроста листая,когда она переходила предел,тряхнув головой,глазами блистая.И вдруг,хорошея на всю болезнь,на целую жизнь помолоделаи смерти молча сказала: «Не лезь!»Как равная,ей в глаза поглядела.
«Каждое утро вставал и радовался…»
Каждое утро вставал и радовался,как ты добра, как ты хороша,как в небольшом достижимом радиуседышит твоя душа.Ночью по нескольку раз прислушивался:спишь ли, читаешь ли, сносишь ли боль?Не было в длинной жизни лучшего,чем эти жалость, страх, любовь.Чем только мог, с судьбою рассчитывался,лишь бы не гас язычок огня,лишь бы еще оставался и числился,лился, как прежде, твой свет на меня.
«Небольшая синица была в руках…»
Небольшая синица была в руках,небольшая была синица,небольшая синяя птица.Улетела, оставив меня в дураках.Улетела, оставив меня одногов изумленьи, печали и гневе,не оставив мне ничего, ничего,и теперь — с журавлями в небе.
«То, что было вверено, доверено…»
То, что было вверено, доверено,выпускать из рук не велено,вдругвыпустил из рук.Звук прервали, свет потух.То, что было на меня записано,от чего вся жизнь моя зависела,отлетело, легкое как пух.Улетело тихо, как душа,имя, что душа моя вытверживала,то, что на плаву меня поддерживалодо конца. Даже чуть-чуть дыша.
«Мужья со своими делами, нервами…»
Мужья со своими делами, нервами,чувством долга, чувством виныдолжны умирать первыми, первыми,вторыми они умирать не должны.Жены должны стареть понемногу,хоть до столетних дойдя рубежей,изредка, впрочем, снова и сновавспоминая своих мужей.Ты не должна была делать так,как ты сделала. Ты не должна была.С доброй улыбкою на устахжить ты должна была,долго должна была.Жить до старости, до сединыжены обязаны и должны,делая в доме свои дела,чьи-нибудь сердца разбиваяили даже — была не была —чарку — в память мужей — распивая.
«Мне легче представить тебя в огне, чем в земле…»
Мне легче представить тебя в огне, чем в земле. Мне легчевзвалить на твои некрепкие плечилетучий и легкий,вскипающий груз огня,как ты бы сделала для меня.Мы слишком срослись. Я не откажусь от желаньясжимать, обнимать негасимую светлость пыланьяи пламенилегкий, летучий полет,чем лед.Останься огнем, теплотою и светом,а
я, как могу, помогу тебе в этом.
ПЕРЕОБУЧЕНИЕ ОДИНОЧЕСТВУ
Я обучен одиночеству.Я когда-то умел это делать,знал эту работу:встать пораньше, лечь попозже,никому не мешаяи не радуясьникому.Долгий день в промежутке от утра и до вечерапровести, никому не мешаяи никому не радуясь.Я забыл одиночество.Точно также, как, проучившись лет восемь игре на роялеи дойдя до «Турецкого марша» Моцартав харьковской школе Бетховена,я забыл весь этот промфинплан,эту музыку,Бетховена с Моцартоми сейчас не исполню даже «чижик-пыжика»одним пальчиком,—точно так же я позабыл одиночество.Точно так же, как, выучив некий древний языкдо свободного чтения текста,забыл алфавит —я забыл одиночество.Надо все это вспомнить, восстановить, перевыучить.Помню, как-то я встретилсяс составителем словарей того древнего,мною выученного и позабытогоязыка.Оказалось, я помню два слова: «небеса» и «яблоко».Я бы вспомнил все остальное —все, что под небесами и рядом с яблоками, —нужды не было.Подхожу к роялю и тычу пальцами в клавиши:о-ди-но-че-ство!Выбиваю мотив одиночества.У меня есть нуждавспомнить, восстановить, реставрировать,вновь освоить,перечувствовать до концаодиночество.
«Мой товарищ сквозь эту потерю прошел…»
Мой товарищ сквозь эту потерю прошеллет пятнадцать назад,и он вспомнил, как выход нашел:— Телевизор купи, — говорит, — телевизори сиди вечерами, вперив в него взор,словно ты в доме отдыха ревизорили провинциальный провизор.Я с момента изобретениятелевидения не люблю.Тем не менее, тем не менеетелевизор я вскоре куплю,потому что, как ни взгляну,все четыре программы полезны,чтоб засыпать образовавшуюся безднуи заполнить установившуюся тишину.
«Кучка праха, горстка пепла…»
Кучка праха, горстка пепла,всыпанные в черепок.Все оглохло и ослепло.Обессилен, изнемог.Непомерною расплатойза какой-то малый грех —свет погасший, мир разъятый,заносящий душу снег.
«Страшно сохнет во рту…»
Страшно сохнет во рту.Рот как вяленый.Полнедели — как не житье.Сбитый с ног,сшибленный,сваленный,получаю свое.Получаю все, что положеноза свое персональное зло.Так хотелось, чтоб по-хорошему,но не вышло.Нет — не прошло.
«Не на кого оглядываться…»
Не на кого оглядываться,не перед кем стыдиться.Вроде бы жить и радоваться.Мне это не годится.Мне свобода постылата, что бы ты не простила.Мне не надобна волята, где тебя нет боле.
«Сократились мои обязанности…»
Сократились мои обязанностине до минимума — до нуля,до той грозной отметки опасности,когда больше не держит земля,когда можно легким усилием,поворотом одним рукиулететь вослед птичьим крыльямза перистые облака.