Том 3. Восхождения. Змеиные очи

Сологуб Федор Кузьмич

«О смерть! Я – твой. Повсюду вижу…»

О смерть! Я – твой. Повсюду вижу Одну тебя, – и ненавижу Очарования земли. Людские чужды мне восторги, Сраженья, праздники и торги, Весь этот шум в земной пыли. Твоей сестры несправедливой, Ничтожной жизни, робкой, лживой, Отринул я издавна власть. Не мне, обвеянному тайной Твоей красы необычайной, Не мне к ногам её упасть. Не мне идти на пир блестящий, Огнём надменным тяготящий Мои дремотные глаза, Когда на них уже упала, Прозрачней чистого кристалла, Твоя холодная слеза.

«Сад

чародейных прохлад…»

Сад чародейных прохлад ароматами сладкими дышит. Звонко смеётся фонтан, и серебряный веер колышет. Зыблется тихо гамак, призакрытый отрадною тенью. Дева, качаясь, лежит, убаюкана счастьем и ленью. Прутья решётки стальной над кремнистой дорогою блещут. Пыльные вихри встают и полуденной злобой трепещут. К прочной решётке прильнул и задумался юноша кроткий. Грустен и труден твой путь перед сомкнутой крепко решёткой.

«Багряный вечер в сердце воздвигал…»

Багряный вечер в сердце воздвигал Алтарь кручины, И флёром грусти тихо обвивал Простор долины. Стояли клёны в тяжком забытьи, Цветы пестрели, С травой шептались ясные ручьи, Струясь без цели, Над нивой, над рекой обрывки туч, Скользя, бежали, И золотил их коймы поздний луч Зарёй печали.

«Уныло плавала луна…»

Уныло плавала луна В волнах косматых облаков, Рыдала шумная волна У мрачных берегов, Уныло ветер завывал, Качая ветви гибких ив, – На мягких крыльях сон летал, Тревожен и пуглив.

«Васильки на полях ослезились росой…»

Васильки на полях ослезились росой, – Васильки твоих глаз оросились слезой. Пробежал ветерок по румяным цветам, Пробежала улыбка по алым губам. И улыбка, и слезы, – и смех, и печаль, Миновавшей весны благодатная даль!

«Мы устали преследовать цели…»

Мы устали преследовать цели, На работу затрачивать силы, – Мы созрели Для могилы. Отдадимся могиле без спора, Как малютки своей колыбели, – Мы истлеем в ней скоро, И без цели.

«О, царица моя! Кто же ты? Где же ты?..»

О, царица моя! Кто же ты? Где же ты? По каким заповедным иль торным путям Пробираться к тебе? Обманули мечты, Обманули труды, а уму не поверю я сам. Молодая вдова о почившем не может, не хочет скорбеть. Преждевременно дева всё знает, – и счастье её не манит. Содрогаясь от холода, клянчит старуха и прячет истёртую медь. Замирающий город туманом и мглою повит. Умирая, томятся в гирляндах живые цветы. Побледневший колодник сбежавший прилёг, отдыхая, в лесу у ручья. Кто же ты, Чаровница моя? О любви вдохновенно поёт на подмостках поблекший певец. Величаво идёт в равнодушной толпе молодая жена. Что-то в воду упало, – бегут роковые обломки колец. Одинокая, спешная ночь и трудна, и больна. Сколько странных видений и странных, недужных тревог! Кто же ты, где же ты, чаровница моя? Недоступен ли твой светозарный чертог? Или встречу тебя, о, царица моя?

«Утро ласковое звонко…»

Утро

ласковое звонко. Веет лёгкий воздух тонко У склонённого чела, И тоска души пугливой В этой ласке шаловливой Лучезарно умерла. Ты воскреснешь скоро, злая. Минет краткий праздник мая, Яркий змей на небесах Надо мною в полдень станет, Грудь мне стрелами изранит, – Ты придёшь в его лучах.

«Думы чёрные лелею…»

Думы чёрные лелею, Грустно грежу наяву, Тёмной жизни не жалею, Ткани призрачные рву, Ткани юных упований И туманных детских снов; Чуждый суетных желаний, Умереть давно готов. Грустно грежу, скорбь лелею, Паутину жизни рву И дознаться не умею, Для чего и чем живу.

«Многоцветная ложь бытия…»

Многоцветная ложь бытия, Я бороться с тобой не хочу. Пресмыкаюсь томительно я, Как больная и злая змея, И молчу, сиротливо молчу. У подножья нахмуренных скал, По расселинам мглисто-сырым Мой отверженный путь пролегал. Там когда-то я с верой внимал Голосам и громам роковым. А теперь, как больная змея, По расселинам мглисто-сырым Пробираюсь медлительно я. Многоцветная ложь бытия, Я отравлен дыханьем твоим.

«Ландыш вдали от ручья…»

Ландыш вдали от ручья, Сердце твоё томится и вянет. Знай, дитя, что улыбка твоя Не обманет. Поздних цветов аромат, Леса осенние краски. Грустят улыбки, и грустят Светлые глазки. Отнята от раздолья морей, Морская царевна на суше. Душа твоя света светлей, Изранена о грубые души.

«На серой куче сора…»

На серой куче сора У пыльного забора На улице глухой Цветёт в исходе мая, Красою не прельщая, Угрюмый зверобой. В скитаниях ненужных, В страданиях недужных, На скудной почве зол, Вне светлых впечатлений Безрадостный мой гений Томительно расцвёл.

«Дорогие наряды…»

Дорогие наряды, Искромётные камни и розы, Но какие суровые взгляды И какие в них злые угрозы! В эту ночь опьяненья Ты опять, ты опять предо мною С непреклонным укором презренья, С недосказанной былью больною. Для чего истомила Ты загадкой меня невозможной И желанья мои отравила Ворожбой непонятной и ложной? Проклинаю немую Безучастность лица неземного, И смотрю на тебя, роковую, Ожидая последнего слова.

«Былые надежды почили в безмолвной могиле…»

Былые надежды почили в безмолвной могиле… Бессильные страхи навстречу неведомой силе, Стремленье к святыне в безумной пустыне, И всё преходяще, и всё бесконечно, И тайна всемирная ныне И вечно… В тяжёлом томленьи мгновенные дети творенья. Томятся неясным стремленьем немые растенья, И голодны звери в лесах и пустыне, И всё преходяще, и всё бесконечно, И муки всемирные ныне И вечно.