Том 4. Драматические произведения
Шрифт:
Яромир
Кто велит держать ответ? Где отец? Да знаю ль я? Ты твердишь о бледном старце В сединах святых кудрей! Я настиг его, ты знаешь, И теперь — он спит, он спит!(Прижимая руки к груди.)
Часто, часто хочет встать, Но опять, опять ложится, И смыкаются зеницы, Засыпает он, ропща… Ты смеешься надо мной? Прочь! Бежим с тобой отсюда! Головой качаешь бледной? Клятвы жаркиеПраматерь
Воротись!Яромир
Вернуться? Мне? Нет! Ни шагу без тебя! Я уйду — и ты — за мной! Сам отец твой пусть придет, Пусть в объятия возьмет, Пусть открытых ран устами Заклеймит меня словами: «Проклят будь, убийца!» — Ложь! От меня ты не уйдешь!Праматерь
Воротись!Яромир
Нет, никогда!Слышно, как выламывают дверь.
Праматерь
Чу! идут!Яромир
Пускай идут! Только — жить с тобою, Берта, Иль с тобою умереть!Праматерь
Прочь! Беги! Еще не поздно! Вторая дверь выломана.Яромир
Берта! Прочь! Бежим со мной!Праматерь
Мне не быть твоею Бертой! Я — покойная Праматерь, Сын греха! Я — мать твоя!Яромир
То — ланиты Берты милой, То — любимой Берты грудь! О, приди! Проснулись силы, Страсть и радость — с нами будь!Праматерь
Здесь, взгляни, наряд мой брачный!Она срывает ткань с закрытого помоста. Мертвая Берта лежит в гробу.
Яромир (отпрянув)
Горе! Призрак! Лик обманный! Все напрасно! Я с тобой! Берта! Лик сияет твой! Ты одна душе желанна!(Спешит к ней.)
Праматерь
Так приди, погибший!Открывает руки, он падает в ее объятия.
Яромир
А!Он отпрядывает, делает несколько шагов, влача дрожащие колени, и потом падает на гроб Берты. Дверь срывается с петель. Врываются Гюнтер, Болеслав, Капитан и солдаты.
Капитан
Сдайся! Ты умрешь, убийца!Праматерь простирает к ним руку. Все останавливаются у двери в оцепенении.
Праматерь (наклоняясь над Яромиром)
Выйди с миром, дух мятежный. Она склоняется над Яромиром и целует его в лоб, потом поднимает гробовой покров
Она возвращается торжественной стопою в гробницу. Когда она исчезает, вошедшие бросаются на первый план.
Капитан
Не уйдешь теперь!..Гюнтер (идет поспешно к гробу, поднимает покров и говорит со слезами)
Мертвец!Занавес падает.
1908–1918
Монолог Берты
Этот монолог в первой четырехактной обработке трагедии должен был открывать третье действие, но потом был заменен монологом Берты в конце второго действия.
Зал как в предыдущих действиях. Свечи на столе. Берта входит.
Берта
Боже, помощи прошу! Видишь, руки я сложила И уста твердят молитву; Ах! Твердить слова святые — Это значит ли молиться! Нет, не с праздными словами, Но с боязнью робкой реешь Ты, душа, вокруг любимых, А без помыслов молитва Смерть, не помощь принесет! С чистым помыслом, бывало, Лику Богочеловека Я молитвы возносила, Он — мой Брат и мой господь, Я испрашивала помощь Через братскую любовь. Ах, какой надеждой робкой Грудь исполнена была! Сердце прядало, волнуясь, Злое горе отходило, Так весна освобождает От шершавой оболочки Нежной дланью — первый лист; Зеленеет он надеждой, Покидая зимний сон, Вешним духом опьянен; Далека казалась помощь, Я же верила — придет! Если даже невозможно, Невозможное вздохнет! Как теперь все изменилось! Или бог уже не тот? Или он не внемлет зову? — Ах, все тот же, тот же бог, Сил довольно у него, И ничто не изменилось, Кроме сердца моего. Страху темному здесь место, Мрак и тучи впереди; Золотая вера детства Отлетела из груди. Всем сомненьям грудь открыта, Я колеблюсь, как во сне; И страстей крыло разбито, И надежды нет во мне. Факел веры дотлевает, Слышу страха голоса! Кто чудес не пожелает, Тем закрыты чудеса!Садится в кресло, роняя голову на руки.
Приложения
Балаганчик
<Первоначальный набросок>
Мы можем узнать [этих] людей, сидящих в комнате с неосвещенными углами, под электрической лампой, вокруг стола. Их лица — все значительны, ни одно из них не носит на себе печати простодушия. Они разговаривают одушевленно и нервно, с каждой минутой как будто приближаясь к чему-то далекому, предчувствуя тихий лет того, чего еще никто не может выразить словами. Это люди, которых Метерлинк любит посадить вместе в зале и подсматривать, как они станут пугаться; а Верхарн сажает их, например, в одиночку у закрытой ставни слушать шаги на улице, размышлять о них, углублять их, делать судорогой своей жизни, заполнять их стуком и шлепаньем все свое прошлое, до тех пор, пока все выходы не закроются и не воцарится в душе черная тяжелая истерия. Словом, — эти люди — «маньяки», люди с «нарушенным равновесием»; собрались ли они вместе, или каждый из них сидит в своем углу, — они думают одну думу о приближении и о том, кто приближается. Вот краткая сказка о том, чем может кончиться собрание таких людей, постаравшихся спрятать себя как можно глубже и оттуда понимать такого же другого; вот как они предполагают чье-то приближение, строят планы, смакуют свой страх: