Том 4. Маски
Шрифт:
— Ну?
— И — встали.
И — бухнуло дверью подъездною прошлое.
— Тронемся!
Он нахлобучил колпак; и — заплатой пошел, припадая на правую ногу, по солнечным зайчикам, по саламандровым вспыхам; два ботика шаркало, как по светам.
Серафима же белкой, размахиваясь локоточками, вправо и влево, — бежком, мимо Тер-Препопанца, стоявшего с цветиком, но не посмевшего цветик вручить: на подъезд.
О, какой светозарный мороз!
Гераклит
Око
Он видел: в зените стоит васильковое, косное небо; под ним — земной шар — круто выгнутая в бесконечность дуга, на вершине которой —
— он встал.
Он почувствовал в это мгновенье: линейное время, история, круто ломаясь в дуге, становилось — спиральное время; и все понеслось кувырком: все проекции будущего опрокинулись в прямолинейное прошлое — отсветом прошлого: прошлое тронулось, перегоняя себя, под углом, равным, — ясное дело, — смещению замкнутой орбиты третьего принципа — Кепплера!
Понял: отныне — никто ничего не поймет: кончен век Аристотеля ясного.
Встал — Гераклит!
Круть — и сзади, и спереди: о, как прекрасна вселенная, как темен свет!
Пятна черные!
Он поглядел в мир ветвей, белых инеев, ставших сквозным одуванчиком, — сквозь одуванное, в синие воздухи, через вселенную.
И — удивился он сеточке солнечной: на рукаве.
Борода заходила, взвеваяся белыми гребнями; бросил свои разведенные руки ладонями вверх — Галзакову, стоявшему рядом, ронявшему слезы:
— Не всутерпь!
— Не плачь, Николай!
Рукавом пригласив его в синие воздухи, острым концом колпака махнул в ботик, как кланяясь —
— трупу упавшего мира!
Увидел ступень.
И — он —
— медленно стал опускаться, лицо запахнув и полами ступени обметывая.
И колпак теневой перед ним из-под ног побежал, каблуками отброшенный, как многомерного мира трехмерные мороки; громко блистательно брякая, ерзали ярко морозные раковины; серебрянцем заляпало солнце на блещенский снег; и — черней темноты: тени синие.
Медленно шел под деревьями — в черные бездны; сиявшие светами, котиковым колпаком из-за звезд: триллионами звезд, и всклокоченно белое облако черной заплатою срезав, на розовом фоне забора означился.
Вышел туда, —
— где —
— все дернулось: белым сияющим бешенством.
Круто ломается ось
Видел, как Серафима, уйдя в воротник, став двуглазкой, ушастою шапкой махаяся,
— А ремни-то?
— Кардонка-то!
Тут же ее подхватив, Никанор уронил чемоданчик, трезвоня очками; прохожий, разинувши рот, обернулся; и долго следил: кто такие; а Тителев молча взмигнул на извозчике; пальцем, как шилом, хватил:
— Этот — вам… Этот — нам…
Как стекло, — выпорх окон, крестов колоколенных, шпицев. С задзекавшим смехом под локоть подсаживал Тителев.
— Эк!
— Осторожнее.
— Ломкие скользи!
И полость застегивал:
— Ну-те — пошел!
Бородой подмахнул на хрусталь голубых леденцов, от которых… —
— глаза закрывайте!
Профессор прочвакал усами:
— Какой смышлеватый мужчина!
И вновь показалось: узнал.
Как —
— сияло из далей резкое барокко с зеленого, склонного неба, где воздух — настой из квадратов, сияющих окнами.
Сел, чтоб из санок малютку выдавливать; радовались волосята ее стародавнему солнцу; качалось так мягко в качавшихся саночках, вздернувши носик, нежнея лиловыми скулами.
Просто уютно качаться с ней в саночках!
— Будет, что будет!
Усы пошли взаигры.
Синие, желтые, красные домики, как не глядят: белоглазы.
Но синими льдами повесился жолоб; алмазные бревна; как зеркало, — камень; зеленый забор колет глаз снегозубой дрызгою.
Подъятая лапа горит мрачно-розовым пламенем.
Солнце, —
— метающий синие выпыхи,
воздух врезающий ободом —
— диск —
— красно-розово выпуклилось, повалясь там за крыши; там даль холодна и плоска.
Там багровая катится вниз голова: в облака заревные.
Как зарчиво-розов косяк; белый дом — уже кремовый; там солносяды открылись.
Река, прорубь: сйнедь — с засыпкой борзеющих блесков, с пожаром заречных земель.
Полулунок несется.
И звездочка —
— первая, —
— нудится —
— лучиком синим: скатиться надо домиком.
— Стой: здесь!
— Приехали?
Глава восьмая
Проход
Ожерелье из яхонтов
Вот тарантою к саням продробил Никанор, принимаясь высаживать в снег Серафиму, которая, точно себя перестроив, с осанкой гордою, с тихим достоинством, павою вышла: и скрытно косилась на Тителева, трясоплясом слетевшего: с хитрой улыбкой.
Но тотчас, вобравши движения, встал, преклоняясь широким плечом; и с упором рукою опущенной жест пригласительный сделал: