Том 4. Наша Маша. Литературные портреты

Пантелеев Леонид

Я постарался как-то украсить этот вынужденный антракт в нашей игре. Сказал, что Маша пошла в буфет. Но когда нужно по-настоящему запихивать в рот сухарную запеканку, жевать ее и запивать кипяченым молоком, – трудно вообразить, что это буфет в Зоопарке. Буфет – это поэзия, а тут – серая проза. Однако в предвкушении соблазнительной поездки в Московский зоопарк Маша уплетала пудинг за обе щеки, давилась, но ела. И только под конец стала шалить, стала выталкивать языком жеваные сухари (наверно, уже не

в силах была есть, не лезло).

Я сказал ей:

– Не надо так делать.

Она опять. Предупредил еще раз. Нет, расшалилась и уже не может остановиться.

– Ну что ж, – говорю, – в Зоопарк не поедем. До свидания.

И пошел к себе. Она опомнилась, спохватилась.

– Алеша! Алеша!

Но – уже поздно.

Пришел к себе, взял газету, прилег. Слышу на кухне голос Элико:

– Ты куда?

– Я к Алеше!

– Нельзя к Алеше.

– Пустите! Я – к Алеше!

– Нельзя, тебе говорят! Алеша работает.

А минуту спустя слышу за стеной душераздирающее:

– Але-о-о-оша-а-а!!!

Не только пожалел ее, но понял, что был неправ, что наказание несоразмерно с «преступлением», что ушел я скорее всего потому, что надоело играть, просто придрался к случаю.

Сменил гнев на милость. Вернулся. Поиграли еще в Зоопарк, покормили слонов сахаром, обезьянок – печеньем. Пришла мама и тоже побродила с нами по дорожкам парка.

. . . . .

Позже играли в магазин. По очереди были продавцами и покупателями. Мне надоело покупать шляпы, чулки, утюги и галстуки. Я пришел и говорю:

– Пинчук есть?

– Нет. Есть финчук.

Берет что-то с «полки».

– Нате.

– Что это? Ой, что это? Я боюсь!

– Это – финчук.

– А что это такое? Что его – есть надо?

– Это же игрушка!!!

– А-а! Вроде мячика?!

И я взял финчук и стал подбрасывать его.

30.8.59.

Дождя не было. Дачи уже пустеют. Тихо. Грустноватые августовские сумерки, которые так любит Машкин отец. Редкие огни на верандах. Пронзительно чистый воздух.

Вернувшись домой, с аппетитом поужинали. Машкин столик придвинули к нашему, большому, и она принимала участие в общей трапезе. На ужин был картофель в мундире. Машка с удовольствием чистила его (пожалуй, даже с большим удовольствием, чем ела), с хрустом грызла малосольный огурец, ела сама и давала коту жареную ряпушку. Были мы втроем, тетя Минзамал в городе, сегодня суббота.

. . . . .

Прибежала, стучит в дверь, что-то лихорадочно говорит.

Открыл дверь:

– Что такое?

– Иди!! Скорей! Люся на кроватке лежит!

– Где? Какая Люся? На какой кроватке?

Думаю: может быть, у меня она оставила свою Люсю?

Нет, тащит

к себе. Вся дрожит, вся трепещет от страстного нетерпения.

– Люся! На кроватке! Посмотри! На кроватке Люся лежит!..

Выхожу на веранду. Там в тети Лялином складном бревенчатом домике – на настоящей кроватке, покрытая настоящим одеяльцем лежит крохотная кукла Люся. А у кровати – столик и еще что-то.

На все это надо смотреть через окошко. И по возможности – Машиными глазами.

31.8.59.

Вечером ходили втроем в лес. Бродили до девяти часов, но даже ни одной сыроежки не нашли. Набрали в Машину корзинку с полстакана брусники и клюквы, вволю накричались «ау», надышались пахучим лесным воздухом, немножко промочили ноги.

Между прочим, Машка «ау» не кричит, кричит «аву». Поставить рядом две гласные ей, по-видимому, еще трудно.

. . . . .

Идем мимо туберкулезной больницы.

– Бойница! Мама, смотри, бойница!

– Не показывай пальцем, Машенька.

– Я шишкой показываю.

В руке у нее и правда маленькая еловая шишка.

. . . . .

Собирались в лес. Выбирали покрепче обувь. Я говорю:

– Маша, принеси мамочке ботики.

– Я – мама.

– Принеси Машеньке ботики.

Открыла шкаф, увидела банку с вареньем.

– Я возьму варенье лучше.

. . . . .

В саду остановились под окном моей комнаты.

– Вон папа смотрит, – объявляет Машка.

Я спрашиваю:

– Где?

– Нет, он уехал.

– Куда?

– Он в Ленинграде.

– На поезде уехал или в автобусе?

– Да, на поезде.

– А что он делает в Ленинграде?

– Ляботает. К нему Мороз в гости пришел. Они ляботают.

– Что же они делают?

– Играют. В магазинчик. Еще в прятки.

. . . . .

Сегодня во время гимнастики, когда Маша лежала на столе и проделывала ножками «велосипедик», она вдруг почему-то заговорила о Деде Морозе.

– Дед Мороз придет?

– Придет.

– Подарки привезет?

– Да, детям привезет подарки.

– И мне?

– Ты же – мама?

– Нет, и мне, и мне!

– Я ж тебе говорю: взрослым Дед Мороз подарков не приносит. Ты же мама?..

– Да.

А в глазах мелькнуло что-то похожее на сожаление. Может быть, впервые подумала о том, что быть взрослым – это не сплошная масленица.

1.9.59.

Кончилось лето. И кончились наши дальние прогулки. А ведь давно ли, каких-нибудь две недели назад, в знойный день блуждали мы с Машей по высохшему болоту – там, где Гагарка впадает в море.