Том 4. Наша Маша. Литературные портреты

Пантелеев Леонид

Спать днем не любит. Предпочитает лежать.

. . . . .

Зашел сегодня в столовую, где Машка в одиночестве играла – переставляла что-то на своей кухне.

– Ты знаешь? – объявила она мне. – Тамара у меня ногти кусает.

– Да что ты говоришь? Какая дрянная девчонка!

Усмехнулась.

– Она потому кусает, что у нее подарочков нет.

16.12.59.

Вечером пришла ко мне:

– Алеша, ты обещал музыку и кино

показать.

Время было позднее, кино мы отменили. А музыку («Рондо каприччиозо» Сен-Санса) слушали. Поначалу слушала как будто с удовольствием, но быстро утомилась.

18.12.59.

– Ты что, Маша, спишь? – спрашивает мама.

– Нет.

– А что ты делаешь?

– Я думаю.

– О чем же ты думаешь?

– Я все хочу сказку тебе придумать.

. . . . .

На днях лежали с нею с грелками на животах. Машка уверяла, что у нее болит живот.

Потом говорит:

– А тете Маше как больно было!

Я даже вздрогнул. Что такое? Откуда она знает?

Но тут Машка застонала, закряхтела:

– Охтеньки! Ох, не могу! Ох, как больно!

И я понял: она слышала, как стонала и охала тетя Маша, и вот – запомнила и представляет тетю Машу.

Талантливо? Да, очень. Но говорят, что в этом возрасте так талантливы все дети.

19.12.59.

У меня в комнате стоит новая, очень красивая, алюминиевая лестница-стремянка. Она высокая – в семь ступенек. Машка влезает на лестницу, и каждая ступенька у нас – этаж.

– Это, – я говорю, – второй этаж. Это под нами. А здесь – третий этаж. Здесь мы живем. И здесь рядом Олечка Розен живет. А здесь четвертый этаж. Здесь Алеша Григорьев.

Машке эта игра очень нравится. Спрашивает все время:

– Где Алеша? Где Оля? Алеша над нами? А тетя Нюра тоже над нами?

– Она под нами, а Алеша над нами.

– А где… знаешь… Леночка Журба живет? Не под нами она живет?

– Нет. Она над нами.

– Высоко?

. . . . .

Объяснил ей, что такое имя и что такое фамилия. Не очень-то поняла, конечно.

Играем в доктора.

– Как вас зовут?

– Оля.

– А фамилия?

– Фамилия? Финуля.

Или:

– Кули-бали.

. . . . .

Очень ей понравилась фамилия Журба. Леночку она давно знает, но что она «Леночка Журба» – для Машки открытие.

Весь вечер:

– Журба! Журба! Леночка Журба!..

20.12.59.

Все утро помогает матери убирать квартиру. Правда, в ту же тряпку, которой вытирает с туалета пыль, пытается и сморкаться. Но все-таки.

Спрашиваю у нее:

– Ты что делаешь?

– Помогаю.

– Кому помогаешь?

– По-мо-га-ю!!!

Помогать для нее –

это работать.

. . . . .

Скрывать что-нибудь, лгать она не умеет (или почти не умеет). Всегда (почти всегда) признается в содеянном. Очень хотим, чтобы правдивость эта не была утрачена. Всячески поощряем ее, когда она говорит правду, не наказываем, если она сама пришла и сказала. Но и тут нельзя перегибать палку. Все зависит от размеров проступка, от степени вины и злой воли. За нечаянно никогда наказывать нельзя – можно пожурить, посердиться, посетовать, но не наказывать.

23.12.59.

Мама и бабушка с утра отправились «в город». Я ночью работал, проснулся в первом часу, думал, что и Машки нет дома. Так тихо было в квартире.

Оказывается, дома, с тетей Минзамал.

Зашел в столовую. Вскочила, обрадовалась.

– Алешенька! На! На, подержи, пожалуйста! – и протягивает мне красный флажок. Отдать насовсем флажок – жалко, но, чтобы задержать меня хотя бы на несколько минут, дает подержать мне это сокровище.

25.12.59.

Бабушка и мама говорят, что Машка исключительно хорошо вела себя все утро. Объясняется это тем, что папа оставил ей с вечера записку такого содержания:

«Тук-тук-тук. Маша, превращаю тебя в очень хорошую девочку».

Надо было видеть, как чинно сидела она за столом.

. . . . .

Играем. Маша – тетя Оля, она же – Ольга Крокодиловна. Я – девочка Люся, любимый Машкин персонаж. Тетя Оля идет в магазин, чтобы купить что-нибудь для больной Люси. Возвращается, кричит:

– Ой, в магазине дома никого нет.

. . . . .

…Не может очистить банан.

– Папа, открой банан!

26.12.59.

…С удовольствием пьет рыбий жир! Странно.

Унаследовать даже такой редкий дар. Неужто это у нас от наших архангелогородских предков, трескоедов?!!

27.12.59.

Гуляла часа полтора с бабушкой.

Спрашиваю:

– Где была, что делала?

– В садике была. Деда Мороза не видела. И подрлуг моих не было.

– А у тебя сколько подруг?

– У меня много подрлуг.

Желаемое выдает за сущее.

. . . . .

Ее единственность, то, что она одна у нас, и то, что у нее нет подруг, сказывается на ее играх. Если она не играет с нами (со мной или с бабушкой, главным образом), она играет одна, выступая сразу в нескольких ролях. Говорит при этом на разные голоса:

– Ваши дети дома?

Басом:

– Нет, их нету. Они в лес ушли. Вот они идут! «Кокоша, ты где был? И Тотоша!.. Где вы были?»