Том 4. Наша Маша. Литературные портреты
Шрифт:
. . . . .
Обогащенная вчерашним опытом, сегодня с утра играет в куклы: пеленает свою крохотную тятятяшку, кутает ее в одеяльце и – самое трогательное – кормит ее, расстегнув на груди кофточку. Очень верные движения. Серьезно, спокойно и даже с какой-то материнской гордостью.
30.4.61.
Случилось так, что без малого месяц мама и папа
Перепишу несколько Машкиных «сентенций и замечаний». Сделаны эти заметки в разное время – в Комарове и в Ленинграде.
. . . . .
Увидела в газете портрет Гагарина. Залюбовалась.
– Красивый очень!.. На дядю Степу похож.
. . . . .
Мама была в Тбилиси. Ездила на похороны дяди Рачика, отца Павлика. Мы с Машей очень скучали. Один раз Маша мне говорит:
– Знаешь что, папа? Давай в Тбилиси поедем с тобой!
Я объяснил ей, почему нам сейчас ехать нельзя:
– Ты же помочь не можешь ничем…
– Почему? Я могу. Я в аптеку схожу.
И, испугавшись собственной храбрости, тут же добавила:
– С тобой вместе.
2.5.61.
Вчера, в Первомай, мама, папа и Маша много гуляли. День был по-праздничному солнечный, но ветреный.
Были на «Авроре». Маше очень понравилось, но она все просила, чтобы «пароходик поехал»…
Купил ей у цыганки голубой красивый шар с белым грибом. Шар тут же лопнул.
Сегодня тоже много были на воздухе – в парке Ленина, в сквере им площади Революции, у Петропавловской крепости.
. . . . .
Дело было в Комарове. Мы с Машей возвращались с прогулки. У подъезда Дома творчества нас обогнал высокий, похожий на большого доброго зверя дядя, оглянулся, достал из кармана пальто бутылочку и показал Маше. Там, в бутылочке, на белой бумаге или на вате ползала какая-то нечисть.
– Видишь, девочка, сколько я наловил сегодня?
– Мухи?! А зачем они вам?
– Зачем? А я энтомолог, изучаю вредных насекомых.
– А бабочек тоже?
– Нет, бабочек другие изучают.
Дядя очень интересно рассказал, каких он красивых бабочек видел внизу, на взморье, и как он ловил морилкой мух, и пошел.
Маша постояла, подумала и вдруг кинулась за ним следом.
– Простите… А моль вы тоже ловите?
Дядя сказал, что моль он ловить не умеет и что за это ему даже попадет от жены.
. . . . .
Между прочим, на моей памяти это первый случай, когда Машка не вступилась за насекомых. Больше того – она с уважением рассказывала маме и еще кому-то про этого ученого мухолова.
Понимаю, в чем дело. Этот человек – ученый. Он изучает мух, делает полезное дело и никого не мучает. Поэтому нехороших чувств у Машки он не вызвал. Так же, как не вызовет у нее, вероятно, гнева и отвращения сторож или директор Зоопарка. А вот с существованием на свете такой профессии, как охотник, она до сих пор примириться не может.
. . . . .
И вот еще о насекомых.
Это уже не о Машке.
Живет сейчас в Комарове московская писательница X. В свое время она написала несколько книг для детей. Человек способный. Даже очень. Но почему-то уже много лет
Мне казалось, что человек она не только умный и талантливый, но и добрый. А тут сидим как-то за столом, обедаем, она говорит:
– У меня в комнате появились муравьи. Убила вчера одного, сегодня два новых появились.
Я посмотрел на нее с удивлением.
– Зачем же вы его убили?
– А что я, по-вашему, должна была с ним делать?
– Не знаю, что… Вероятно, помочь ему найти дорогу домой.
А когда X. призналась, что терпеть не может ничего «ползучего», что убивает с удовольствием божьих коровок, мне стало грустно и я ей сказал:
– Хорошо, что здесь нет сейчас моей Машки…
Я понял вдруг, почему X. перестала писать для детей. Ей нечего сказать им.
20.5.61.
Папа вчера приехал из Комарова. Приехал неожиданно, не предупредив. Машка спала. Когда проснулась, мама говорит ей:
– Ты знаешь, кто приехал? Папа!
Не верит. Смеется. Ну, да! Дескать, ври больше.
И вдруг папа самолично входит в комнату. Радость неподдельная.
Вчера и сегодня почти все время вместе. Только утром папа несколько часов работал.
Гуляли. Играли. Читали. Под вечер ходили к домику Петра, оттуда через Кировский мост прошли на Марсово поле. Несколько минут постояли у могил Жертв Революции, где бьется на ветру язычок вечного огня… Хотели зайти во двор Мраморного дворца, но ворота были уже закрыты. Только издали посмотрели на ленинский броневик. Я напомнил Машке, что это такое. Вцепившись ручонками в прутья садовой решетки, она внимательно смотрела на черную угловатую машину и вдруг спрашивает:
– Он детей любил?
И сама же ответила:
– Да, любил. Я знаю.
. . . . .
Еще из старых заметок.
Молодой месяц пробивается сквозь тучи.
– Как «э» оборотное, – говорит Машка.
. . . . .
Путает (и не в первый раз уже) «фабрику» с «Африкой». Спрашивает:
– А эти стулья тоже на Африке делали?
. . . . .
Комарово. У магазина на Морском проспекте два маленьких мальчика – близнецы.
– Ой, папа, папа, смотри, близнецы!
Спрашивает:
– Это близнецы?
– Да, близнецы.
Подходим ближе, и Машка уже другим тоном, разочарованно:
– Нет, это не близнецы.
– Почему ты думаешь?
– У них шарфики неодинаковые.
. . . . .
Юношеская фотография моего отца Ивана Афанасьевича. Он в форме стандарт-юнкера Владимирского драгунского полка, с эполетами, в портупее. Говорю:
– Это твой дедушка Иван.
– Он что, милиционер был?
. . . . .