Том 4. Произведения 1857-1865
Шрифт:
Понжперховский. Полноте, ангел мой, напрасно только сердце свое тревожите. Насчет верности, доложу вам, я золотой человек… В карты перекинуть — это так; ну, и удобства разные: чтоб вино у меня или сигары — все чтоб было в своем виде… Признаюсь, на этот счет я точно что слабый человек! (Обращаясь к зрителям.)Люблю пожуировать! Деньги — это, я вам доложу, для меня презренный металл, которого чем больше, тем лучше, — вот моя философия!.. Можно, я полагаю, и повторить, ангел мой Анна Петровна?
Живоедова.
Понжперховский. Пришлите, ангел мой Анна Петровна, пришлите… А я к вам, моя бесценная, с просьбицей… так, с самой маленькой…
Живоедова. Все, чай, за деньгами?
Понжперховский. Угадали, красавица моя, угадали. И кто это вам подсказывает? верно, это самое сердце, в котором пламень любви обитает?.. Нужно, Анна Петровна, нужно-с. Зато как любить буду! просто огонь!
Живоедова. Да давно ли ты у меня одолжался! Что, я разве кую деньги-то? Ведь они мне трудом достаются, пойми ты это!
Понжперховский. Нужно, Анна Петровна, нужно-с… Сегодня вот кучер: сена, говорит, купить надо…
Живоедова. Много ли на сено надо! Нет, ты не на сено, а на любовниц транжиришь — вот что! Кабы не ты, не боялась бы я теперь ничего, была бы при своем капитале: вот ты на какую линию меня поставил!
Слышен стук экипажа. Ну, уж это, верно, наследники!
Понжперховский. Так как же деньги-то?
Живоедова. Да уж что с тобой станешь делать приходи ужо!
Те же, Лобастови Доброзраков.
Лобастов — небольшой человек, очень плотный и склонный к параличу; лицо красное, точно с морозу, пьет и закусывает наскоро, но прежде нежели положить кусок в рот, дует на него. Он еще очень бодр и жив в своих движениях, редко стоит на месте и, даже разговаривая, больше ходит. В поношенном фраке. Доброзраков тот самый франт, о котором подробно объясняется в «Губернских очерках», зри «Прошлые времена, рассказ первый».
Он роста большого и несколько при этом сутуловат; смотрит добродушно и даже наивно, но на житейские дела имеет взгляд исключительно практический и при подании медицинской помощи прибегает преимущественно к кровопусканию, вследствие чего пользуется большим доверием со стороны крутогорских граждан.
Лобастов (становясь в дверях).Пану полковнику здравия желаем! Чи добрже маешь, пане?
Понжперховский. А вот-с приехали почтеннейшего Ивана Прокофьича проведать… Как вы, генерал?
Лобастов. Да что — плохо! того и гляди, Кондратий Сидорыч хватит: потудова только и жив, покудова
Доброзраков (прямо подходя к водке).А вот, ваше превосходительство, испытаем предварительно целебные свойства этой жидкости. (Подносит ему рюмку.)
Лобастов (пьет).Да, любезный друг, в старину эта жидкость на меня именно целебное действие оказывала. Бывало, как ни сделаешься болен, потерся ею снаружи, сполоснул внутри — и все как рукой сняло. Нет, теперича уж не то: укатали, знаете, сивку…
Понжперховский. А что вы думаете, генерал? может быть, от этого-то частого всполаскиванья оно и не действует… Вот у нас помещик был, тоже этим занимался, так, поверите ли, внутренности-то у него даже выгорели все, точно вот у печки, если часто да без меры ее топить.
Лобастов. Да?.. а у нас бывала-таки изрядная топка, особливо как еще нижним чином был: сменишься, бывало, с караула, так это даже удивительно, какое количество выпивали… Ну, и после тоже…
Понжперховский. Сс…
Живоедова. Ан вот, стало быть, нутро-то и выгорело.
Доброзраков. Вздор все это! (Ударяет себя по животу.)Это печка такого сорта, что как ее ни топи, все к дальнейшей топке достойна и способна.Я это по собственному опыту говорю: вот уж шестой десяток на свете живу и достаточно-таки внутренности свои увлажил, а все-таки хоть сейчас в поход готов… Стало быть, не водка, а кровь — вот кто злейший наш враг! А ну, ваше превосходительство, покуда, до Кондратья-то, выпьем по маленькой.
Пьют и закусывают.
Лобастов. Однако мы хороши! Уж повторили и закусили, а любезнейшей Анне Петровне даже почтения не отдали.
Живоедова. И, батюшка, бог простит! как ваша Елена
Андревна?
Лобастов. Да что, сударыня, сохнет.
Живоедова. Чтой-то уж и сохнет! да ты бы, Андрей Николаич, ей мужа, что ли, сыскал: ведь она, я думаю, больше этим предметом и сокрушается!
Лобастов. А где его, сударыня, нынче сыщешь! Знаю я, что девическая жизнь, как ее ни хлебай, все ни солоно, ни пресно…
Доброзраков. Да-с; вот от этого — это действительно, что нутро выгореть может.
Понжперховский. Сс…
Живоедова. Чтой-то уж, батюшка, ты ровно пустяки городишь? Вот я, слава тебе господи, сорок лет в девичестве нахожусь, а нутро себе как нутро.
Доброзраков. Да ваше девичество, Анна Петровна, совсем другое-с; а Елена Андревна, можно сказать, закалились в девичестве — вот что нехорошо-то!
Лобастов. Ну, а Иван Прокофьич как? не вставал?