Том 4. Сашка Жегулев. Рассказы и пьесы 1911-1913
Шрифт:
Хаггарт. Какие печальные сны в вашей стране!
Аббат, вставая и подходя к рыбакам:
— Ну-ка, ну-ка. Ты что говоришь про церковь, старина? Ты что-то любопытное сказал про церковь, или я ослышался?
Быстро взглядывает на Мариетт и Хаггарта.
— Да и не одна церковь, аббат. У нас четыре старика: Легран, Штоффле, Пуассар, Корню, да семь старух… Разве я говорю, что мы не будем их кормить? Конечно, будем, но только сердись, не сердись, отец —
— Я тоже старик! — шамкая, начинает старый Рикке, но вдруг гневно бросает шляпу на пол:— Да, старик. Не хочу больше, вот и все! Работал, а теперь не хочу. Вот и все! Не хочу!
Выходит, размахивая рукою. Все сочувственно провожают глазами его согнутую, жалкую стариковскую спину, белые косички волос. И снова смотрят на Десфосо, на его рот, откуда выходят ихние слова. Чей-то голос:
— Вот и Рикке не захотел.
Все тихо и напряженно смеются:
— Ну, и отошлем мы Гарта в город, а дальше что? — продолжает Десфосо, не глядя на Хаггарта. — Ну, и повесят его городские — а дальше что? А дальше то, что еще одного человека не будет, одного рыбака не будет, сына у тебя не станет, а у Мариетт мужа, а у мальчишки отца. Так разве это радость?
— Так, так! — одобрительно кивает аббат:— Ну и голова же у тебя, Десфосо!
Хаггарт. Ты их слушаешь, аббат?
Аббат. Да, я их слушаю, Хаггарт. Да и тебе не мешало бы их послушать. У дьявола гордости-то еще побольше твоей, а все-таки он только дьявол и больше ничего.
Десфосо подтверждает:
— Зачем гордость? Гордости не надо.
Оборачивается к Хаггарту — все еще не поднимая глаз; затем поднимает, спрашивает:
— Гарт! А больше никого тебе не надо убивать? Кроме Филиппа-то — тебе больше никого не хочется убивать?
— Нет.
— Значит, одного Филиппа, а больше никого. Вы слышали: одного Филиппа, а больше никого. А еще, Гарт, тебе не хочется отослать вот этого, Хорре? Нам бы хотелось. Кто его знает, но только люди говорят, что все это от него.
Голоса:
— От него. Отошли-ка его, Гарт! Там ему лучше будет.
Аббат скрепляет:
— Верно!
— Ну, вот и ты, поп! — говорит Хорре угрюмо. Хаггарт с легкой усмешкой смотрит на его сердитое взъерошенное лицо и соглашается:
— Немного хочется, пожалуй. Пусть уходит.
— Так вот, аббат, — говорит Десфосо, оборачиваясь, — мы значит и порешили по совести нашей, какая у нас есть: денежки взять. Так ли я говорю?
Одинокий голос за всех:
— Так.
Десфосо.
Хорре. Капитан?
Хаггарт. Отдай.
Хорре( грубо). Ну, так сперва мой нож и трубку отдайте! Кто у вас старший, ты? Так слушай: возьмите вы ломы и лопаты и ступайте к замку. Знаешь ту башню, что завалилась, проклятая? Так подойди ты…
Присаживается на корточки и корявым пальцем чертит на полу карту. Все, наклонившись, внимательно смотрят; один аббат угрюмо уставился в окно, за которым все еще сереет тяжелый морской туман. Хаггарт бурно шепчет:
— Лучше бы ты убила меня, Мариетт, как я убил Филиппа. А теперь меня позвал отец — где же будет конец печали моей, Мариетт? Там, где конец мира? А где конец мира? Хочешь взять мою печаль, Мариетт?
— Хочу, Хаггарт.
— Нет, ты женщина.
— За что ты мучаешь меня, Гарт? Что я сделала такое, чтобы так мучить меня. Я люблю тебя.
— Ты солгала.
— Это язык мой солгал. Я люблю тебя.
— У змеи раздвоенный язык, но спроси ее, чего она хочет, и она скажет правду. Это сердце твое солгало. Не тебя ли, девочка, встретил я тогда на дороге? И ты сказала: добрый вечер. Как ты обмахнула меня!
Десфосо( громко). А ты что же, аббат? Ты идешь с нами, не так ли, отец? А то не вышло бы чего плохого. Так я говорю?
Аббат( весело). Конечно, конечно, детки. Я с вами — кто же без меня позаботится о церкви! Это я сейчас о церкви думал: какую вам нужно церковь. Ох, трудно с вами, люди!
Рыбаки, один за другим, крайне неторопливо выходят — стараются медлить.
— Море-то идет, — говорит один. — Уже слышно!
— Да, да, море-то идет! А ты понял, что он рассказывал-то.
Но чем меньше их остается, тем торопливее движения. Некоторые вежливо прощаются с Хаггартом.
— Прощай, Гарт.
— Вот я и думаю, Хаггарт, какая нужна церковь. Эта-то, оказывается, не годится. Сто лет молились, теперь не годится, так они говорят. Ну, что же, нужно значить, новую, получше. Какую вот только? Папа — плут, папа — плут. Да и я плут. Тебе не кажется, Гарт, что я немного плут? Я сейчас, детки, за вами. Папа — плут…
В дверях маленькая давка. Аббат провожает глазами последнего и гневно ревет:
— Эй, ты, Хаггарт, убийца! Ты что-то там улыбаешься? — так ты не смеешь их презирать. Они мои дети. Они работали — ты видишь их руки, их спины? Если не видал, то ты дурак! Они устали. Они хотят отдохнуть. И пусть отдохнут, хотя бы на крови вот этого, которого ты зарезал. Я дам им понемногу, а остальные выброшу в море — слышишь, Хаггарт?