Том 4. Солнце ездит на оленях
Шрифт:
— Долго ли?
— Покажет время. Может, и не мало.
— В разлуке с нами, с Волгой… — сокрушалась мать. — Не могла Лапландия быть поближе к нам…
А дочь утешала ее:
— После разлук есть встречи. В милые места легки, приятны все и всякие дороги. Верно, хороша Волга. Но после Лапландии хороша дважды. И Лапландия дважды хороша после Волги. Меня уже потягивает туда. Не грусти, мамочка, что бывает трудно, холодно, зато потом как приятно, как радостно! Борьба с трудностями укрепляет наши силы.
— Ты, папочка, что скажешь? — спросила Катерина Павловна мужа. — Ты больше моего
— Тут дело не в Лапландии, люди живут и дальше и трудней. Было бы ради чего. Конечно, жалко, что она не с нами, но в нас говорит одна родительская тревога, а в ней — преизбыток сил, желание и людей посмотреть, и себя показать, и совершить большое, героическое, и… Чего только нет в этой головенке! — Сергей Петрович погладил Ксандру по голове. — Не надо держать ее, пусть едет куда хочет.
Недели две Ксандра только и знала, что спала, гуляла с подружками, купалась, загорала, потом начала ходить к отцу в больницу на медицинскую практику и на кратковременные учительские курсы по перестройке старой, дореволюционной школы в новую, советскую. Она сильно сбавила сон, гулянье, но Волгу с ее горячим песчаным пляжем навещала каждый день.
Родители тем временем собрали кое-что необходимое для обучения и лечения. В конце августа она уехала в Лапландию. На память о ней родителям остался букет из перьев далеких, неволжских птиц.
14
На станции Оленья Ксандру встретил Колян. Уезжая домой, она сказала, что к двадцать пятому августа обязательно вернется; так и сделала. Ей очень хотелось начать занятия наравне со всеми, первого сентября, приучить школьников к этому.
Громоздкий, тяжелый груз оставили до санной дороги на станции. На этот раз погода была солнечная, теплая, без резких перемен. Ксандра шла спокойно-счастливая, радуясь встрече с милой северной природой. Любовалась младенчески маленькими листочками карликовых берез. Зажженные осенним увяданием, они были так похожи на огоньки рождественской елки. Скучные желто-зеленые мхи расцветились нежными оттенками лилового, изумрудного, оранжевого.
Колян был суетлив и возбужден: то забегал вперед, пробуя дорогу, то отступал в сторону, пропуская Ксандру, то подавал ей руку, помогая переходить бурные ручьи, кочковатые болота. И если бы можно, не отводил бы от нее глаз. Загорелая, с золотистым отливом, какой бывает на лапландских озерах под солнцем, с притягивающим, зовущим сиянием в глазах, она казалась ему вершиной земной красоты.
Народ жил еще на летней стоянке. Не дожидаясь Ксандры, школьники распялили куваксу, убранную тоже на каникулы, втащили в нее столы, табуретки. Первого сентября они пришли празднично одетыми. Колян научил их принести по букетику цветов учительнице, и у Ксандры набрался целый стол стаканчиков с цветами.
Для первого дня она не давала никаких уроков, а только рассказала, что в эти часы по всей России собрались в школу миллионы детей. Что этот день большой для школьников — новая ступень к образованию, поговорила о пользе грамотности. Затем рассадила ребятишек по росту, записала, вернула им стаканчики, переставив цветы в свою посуду, и отпустила.
Ребятишки выбежали на волю, но расходиться по домам, менять праздничную одежду на будничную
К ним вышел Колян с гуслями и сказал:
— Кто мастер петь?
— Пой сам, мы не умеем. Мы только кричим, — отозвались ребятишки. И верно, любовь к пению появлялась не в игровые, а уже в трудовые годы.
— А кто мастер плясать?
Тут желающие нашлись. На пляс, на шум, на гусли вышла Ксандра. Потешив ребятишек, Колян отозвал ее в сторону и спросил:
— Можно поговорить с тобой?
— Что за спрос? — удивилась она. — Раньше ты начинал безо всякого.
Он не ответил и продолжал идти, наигрывая и напевая:
Хорошо в моем добром краю Лес шумит: я тебя обогрею. А вода: накормлю, напою. А олень: увезу, привезу. Ветерок: комаров отгоню. Хорошо в моем добром краю!— Ну, говори! — напомнила Ксандра.
— Сядем вот здесь.
Сели на камень возле ручья.
— Ксандра, давай будем жить вместе! — сказал Колян.
— Как это — вместе?
— Я — мужем, ты — женой. А вокруг нас… — Колян изобразил руками, что вокруг них идет шумная, веселая суета. — Как там… — Он кивнул в сторону поселка, где гамели ребятишки.
Ксандра молчала. Колян, сделав недолгий перерыв, продолжал:
— Я увезу тебя на белых оленях. Наберу всяких-всяких цветов и обвешу оленям все рога. У меня будут новые санки.
Ксандра молчала.
— Я брошу курить, — пообещал Колян. — Теперь я курю немножко, без тебя. Я построю светлый русский дом с хорошей печкой.
— Лапландской учительнице нельзя иметь своих детей, — заговорила наконец Ксандра.
— Почему?
— Не до них. Некогда возиться с ними, на чужих не хватает ни времени, ни сил.
— Не хочешь детей — не надо. Можно без них, — ничуть не задумываясь, согласился Колян.
— Но не в детях, не в куреве дело. Я люблю тебя, Колянчик, сильно люблю, как сестра брата. А сестры не выходят замуж за братьев. И я не пойду за тебя, женись на другой. А мне будь братом! Нам не надо жениться, у нас не выйдет добра. Если женимся, мы потеряем любовь. Оставим все так, как было! Помнишь, как ехали мы в первый раз? Оставим все так!
— Ладно, — едва слышно сказал Колян. — Прощай! — и ушел.
«Почему «прощай»?» — недоуменно подумала Ксандра, но спрашивать не стала.
Придя домой, Колян спросил Максима:
— Ты можешь пожить без меня?
— А ты куда? — спросил, в свою очередь, старик.
— Есть дело, — ответил Колян неопределенно.
— Ладно, поживу, — согласился Максим: после операции ему стало лучше. — Ты долго будешь кочевать?
— Не знаю.
Неожиданное решение идти, нежелание рассказывать, быстрые сборы — все было так похоже на времена гражданской войны. И Максим прекратил расспросы. Колян взял с собой лайку, ружье, котелок, немножко кой-чего в рюкзак и гусли. Максим решил: если идет с гуслями — значит, на мирное дело и ненадолго. Опять выдумала что-нибудь беспокойная учительница. Не живется ей тихо, не человек, а буран, пурга.