Том 4. Солнце ездит на оленях
Шрифт:
— Потом запросишь денег? — Парню было подозрительно такое бескорыстие.
— Нет, нет. — Колян любил всякую дорогу, а эта обещала что-то интересное, и готов был идти совсем даром. С ружьем он всегда будет сыт, обут, одет. Ему совсем не нужны деньги.
Парню приходилось нанимать лапландцев. Иногда они непомерно запрашивали, иногда дешевили до смешного, вообще ценили все по-особому, непонятно, но столковаться с ними было можно, и он решил:
— Ладно, помогай! Меня зовут Володей. А тебя как?
Колян назвал себя.
Перегружая кое-что
— Пробуй, пробуй! Переберешь — сам отдувайся. Помогать не стану, у меня свой горб будет, как у верблюда.
Ночевали в Хибинах, на квартире, которую снимала геологическая партия, работавшая в соседних горах. Парень был из этой партии. Утром вышли в горы, к вечеру добрались до геологических палаток. Их было две. Перед ними горел костер, над которым висели котелки, чайники. Вокруг костра сидели четыре человека, одетые все одинаково в брезентовое, все молодые, но не бритые, похоже, с весны. У одного, что постарше всех других, и борода была постарше, многолетняя, с проседью.
— Вот привел помощника, — сказал Володя.
Все глянули на Коляна. Один сказал:
— Помощника есть кашу.
— Не торопись критиковать, — вступился за Коляна Володя. — Рюкзачок притащил чуть-чуть только поменьше моего.
— Все-таки поменьше, — не унимался критикан.
— Зато дешевый. — И Володя повторил плату, какую просил Колян: табак, спички, соль, чай. Даже сахару не требует.
— И вы так договорились с ним? — спросил Володю старший.
— Он сам назначил.
— А вы кто, старорежимный купец? — заговорил сердито старший. — Нам нанимать человека за соль с табаком не к лицу. Мы не частники, а советская организация.
— Не волнуйтесь, профессор. Я не договаривался с ним, а только поговорил. — Затем Володя обратился к Коляну за подтверждением: — Верно ведь?
— Верно. Табак, спички, соль, чай, а больше ничего не надо, — сказал Колян, плохо понимавший, чего хотят от него.
Все молодые засмеялись: подтвердил называется.
А профессор сказал, похмуриваясь:
— Довольно об этом. А ты, товарищ, — покивал Коляну, — садись! Устал ведь. Отдыхай и будь спокоен: не обидим.
После этого о Коляне перестали разговаривать, сдвинувшись поплотней, освободили ему место, накормили кашей с кусочками свиного сала, напоили крепким чаем. Не забыли покормить и Черную Кисточку.
Колян прижился у геологов. Им было хорошо, что он вволю добывал рыбы и дичи, помогал готовить еду, приносил дрова, аккуратно поддерживал костер, освобождал еще от многих хозяйственных забот, мешавших поисковой работе.
А Коляну было интересно наблюдать за геологами, которые охотно брали его с собой. Все светлое и погожее время они проводили в горах: взбирались на высоты, спускались в ущелья, заползали в пещеры, разглядывали подряд все камни и вдруг начинали бить по некоторым своим молотком с длинной ручкой. Отбив осколок, снова разглядывали его, иногда через увеличительное стекло, затем прятали в рюкзак и начинали
Вернувшись домой, как называли свою стоянку, снова разглядывали образцы, показывали друг другу, при этом иногда спорили и всегда говорили много слов, непонятных Коляну. Наглядевшись на них, образцы записывали в книгу и складывали в ящики.
До встречи с геологами Колян считал, что земля состоит из камней, песка, глины и грязи, что камни мало отличаются один от другого, только расцветкой, и у всех у них одно имя — камень. А сколь различны оказались они, когда начал разглядывать не валуны, не глыбы, не целые горы, а маленькие осколки! Различны и по общему виду, и на ощупь, и по тяжести, и особенно по тому, как искрятся, сияют, горят, переливаются в изломах незатертыми гранями.
Колян полюбил перебирать камни. Узнав, что у них много имен — гранит, мрамор, кварц, известняк, мусковит, колчедан, — беспрестанно приставал к геологам: скажи, как зовут этот! А этот? Зачем собирают, что будут делать с ними?
Потом ему захотелось узнать, из каких камней состоят далекие горы, вся Лапландия. Спросил об этом профессора, который представлялся ему всезнающим. И вдруг всезнающий сказал:
— Не знаю. И никто другой пока не знает.
Они стояли среди горных вершин, которым не было ни конца, ни краю, ни счета, ни отдельного каждой имени, кроме общих: горы Хибинские, Ловозерские.
— Там еще не бывала нога человека, — продолжал профессор.
— Неладно говоришь, бывала, — перебил его Колян. — Я совсем недавно ходил там.
— Нога ученого человека, геолога, — поправился профессор. — Ты был — хорошо. Весной приезжай на станцию Хибины и жди нас. Пойдем вместе в эти горы.
— Олешков надо?
— Возьми. Могут пригодиться.
В половине октября геологи прекратили работу, перебрались на станцию Хибины и начали укладываться в обратный путь, в Петроград. Коляну выдали расчет согласно трудовому кодексу. Он попросил сверх того геологический молоток и увеличительное стекло.
— Я буду собирать камни, а весной отдам их вам.
— Что же, собирай, — одобрил профессор. — Охотники, пастухи и другие хожалые люди сделали много важных открытий. Вообще они очень полезны для геологов.
Коляну дали молоток, лупу, книгу для записей, много оберточной бумаги и несколько полотняных мешочков — держать такие сыпучие образцы, как песок. Он купил пару оленей, санки, пустой ящик хранить камни и поехал узнавать свою страну. Поработав с геологами, он понял, что плохо знает ее, что она не так проста, как ему представлялась. Она похожа на глубокий котел с каким-нибудь варевом. Сверху красиво, вкусно, соблазнительно поблескивает пена, а все-таки главное варево — мясо, рыба — в глубине. Их не видно, их надо доставать поварешкой, вилкой. Колян решил, что ему рано ездить по железной дороге — глядеть из бегущего вагона через стекло на мелькающую быстро пену земли, ему надо еще долго ездить на оленях, ходить песком.