Том 5. Проза, рассказы, сверхповести
Шрифт:
Зеленовая, зеленючая греза. Душатые груди некоей.
Наго-тускло-бедренный овит круг.
Крыло-веснючие уста. Оселая месяцем темь. Духмень некогда пробежавших отроков стоит в воздухе.
Весень. Весногубый, осеннеликий милень.
Слезорукая воля девовна. Плачеустая – слово жен.
Милели милючие красивушки. Красивейко поднялся, задорный нос.
Миляльно чаровали милилом юным, милью слезатых ночами глаз. Полноты то славийской буя весны.
Бесовитый хохот обезумевшей.
Белатые, бе<л>яные ноги, клюв злючий, бок – заря, хохол – месяц ясный.
И немницы всклекотали черным ожерельем перий зори, зазыбили слезовым кокошником.
Мощноногий муж. Слепая видель в глазах зелениря, лешего с зеленой шубой от роду за плечами.
Хворючие, хворалые глубницы глаз. Страдальные близостью смерти веки. Немоли – тополи серебрючие.
Утваровитые небом и землей избы. Немолиственное мгляное деревцо.
Озера ликов. Жемчугобокие челноки косых узких глаз. Первопроталины весны косицами волос.
Свежими полевыми маками нос и щека.
И весеневеющий Крымов и грезилища грезней и грезонь грезючая в грезах и грезей грезильно грезит, грезве никнет, грезлями веет.
Горюн-страшун.
Высокие, мелко черепичатые слыши. Словля никнет скатами слов в бездну влажную, безумвянную.
Безумянно-дранковая крыша. Обыденщино-дымные трубы. Мельчий вечностник срублен. Срубы.
Приемы пуэнтелистов – корнями. Безумовый ствол. Весеновая купа. Рощи.
Зеленатые зеленоватые кровы. Белючий стой.
Крыло мыслатое пустоструйно веет, красото-струйно. Веснатые уста. Воздухатый обвлас, овлас. Развлас дуей веимый. Воздухописны голубые глазатости.
Молитвовые дуги бровей. Вератая небыль склоненных глаз.
Миляльно милеются мильные милюньи.
Волествольное дерево. Мечтолиственная куща.
Наглогубая красея. Ликатое в грезогулкой чаще заблудилось.
<1908>
Зверинец*
Посв<ящается> В<ячеславу> И<ванову>
О, Сад, Сад!
Где железо подобно отцу, напоминающему братьям, что они братья, и останавливающему кровопролитную схватку.
Где немцы ходят пить пиво.
А красотки продавать тело.
Где орлы сидят подобны вечности, означенной сегодняшним, еще лишенным вечера, днем.
Где верблюд, чей высокий горб лишен всадника, знает разгадку буддизма и затаил ужимку Китая.
Где олень лишь испуг, цветущий широким камнем.
Где наряды людей баскующие.
Где люди ходят насупившись и сумные.
А немцы цветут
Где черный взор лебедя, который весь подобен зиме, а черножелтый клюв – осенней рощице, немного осторожен и недоверчив для него самого.
Где синий красивейшина роняет долу хвост, подобный видимой с Павдинского камня Сибири, когда по золоту пала и зелени леса брошена синяя сеть от облаков, и все это разнообразно оттенено от неровностей почвы.
Где у австралийских птиц хочется взять хвост и, ударяя по струнам, воспеть подвиги русских.
Где мы сжимаем руку, как если бы в ней был меч, и шепчем клятву: отстоять русскую породу ценой жизни, ценой смерти, ценой всего.
Где обезьяны разнообразно злятся и выказывают разнообразные концы туловища и, кроме печальных и кротких, вечно раздражены присутствием человека.
Где слоны, кривляясь, как кривляются во время землетрясения горы, просят у ребенка поесть, влагая древний смысл в правду: – есть хоцца! поесть бы! – и приседают, точно просят милостыню.
Где медведи проворно влезают вверх и смотрят вниз, ожидая приказания сторожа.
Где нетопыри висят опрокинуто, подобно сердцу современного русского.
Где грудь сокола напоминает перистые тучи перед грозой.
Где низкая птица влачит за собой золотой закат со всеми углями его пожара.
Где в лице тигра, обрамленном белой бородой и с глазами пожилого мусульманина, мы чтим первого последователя пророка и читаем сущность ислама.
Где мы начинаем думать, что веры – затихающие струи волн, разбег которых – виды.
И что на свете потому так много зверей, что они умеют по-разному видеть Бога.
Где звери, устав рыкать, встают и смотрят на небо.
Где живо напоминает мучения грешников тюлень, с воплем носящийся по клетке.
Где смешные рыбокрылы заботятся друг о друге с трогательностью старосветских помещиков Гоголя.
Сад, Сад, где взгляд зверя больше значит, чем груды прочтенных книг.
Сад.
Где орел жалуется на что-то, как усталый жаловаться ребенок.
Где лайка растрачивает сибирский пыл, исполняя старинный обряд родовой вражды при виде моющейся кошки.
Где козлы умоляют, продевая сквозь решетку раздвоенное копыто, и машут им, придавая глазам самодовольное или веселое выражение, получив требуемое.
Где завысокая жирафа стоит и смотрит.
Где полдневный пушечный выстрел заставляет орлов посмотреть на небо в ожидании грозы.
Где орлы падают с высоких насестов, как кумиры во время землетрясения с храмов и крыш зданий.
Где косматый, как девушка, орел смотрит на небо, потом на лапу.
Где видим дерево-зверя в лице неподвижно стоящего оленя.