Том 5. Рассказы 1860 ? 1880 гг.
Шрифт:
Наступила весна, уж не стало и отрубей. В имении давали по гарнцу ржи на неделю, но трудно было прожить этим целых семь долгих дней. Ведь в хате у Ганки было трое взрослых и трое детей, у Василька — пятеро взрослых и двое детей.
Лицо юноши побледнело еще больше, еще сильнее запали его глаза. И очи Ганки с каждым днем теряли свой живой блеск. Ее высокая и статная фигура согнулась, возле рта появилось выражение горечи. Но юноша был силен и вынослив. Побледневший, с запавшими глазами, он продолжал работать и в имении и дома. А когда он бывал вместе с любимой,
И вот вам мужицкие надежды и мечты! Двое людей любят друг друга, мечтают, ждут счастья, но приходит голод — и душит и убивает.
А в это время у помещика и его жены было много забот. В апреле большим праздником должна была ознаменоваться годовщина их свадьбы. В доме уже убирали комнаты, а для пани из далеких краев присылались прелестные платья. В оранжереях имения расцветали душистые нарциссы и фиалки. Пан, ожидая праздника, читал книги, пани играла на фортепьяно. Но ни книги, ни звуки музыки ничего не говорили им о чужой беде, что была рядом, о муках Василька и Ганки, о их побледневших лицах и погибающих надеждах.
Вот вам два мира!
Теплый апрель сменил зиму. Пел жаворонок и давно уже цвели подснежники. Но среди моря людского несчастья и нужды никто не слушал щебета весенних птиц. И ни одна девушка не украшала волос своих весенними цветами.
В один из апрельских вечеров Ганка сидела на пороге хаты. Ее волосы золотились в лучах заходящего солнца. Она сидела, подперев голову исхудавшей рукой. И на бледном изможденном лице ее застыло выражение грусти и бесконечного страдания. Мать и отец работали на барщине. Один ребенок сидел с кошкой под лавкой, другой стонал, корчась на припечке, а самый маленький, опухший и больной, спал в люльке сном, близким к смерти.
Долго сидела Ганка молча, задумавшись. Солнце уж было совсем низко, когда из-за изгороди появился Василек, медленно приблизился к девушке и, не говоря ни слова, сел рядом.
Ганка смотрела на милого, и слезы застилали ей глаза. Он склонил голову на руки, и так они молча сидели некоторое время, глядя друг на друга.
— Василек, — внезапно произнесла Ганка, как бы вспомнив что-то, ел ты сегодня похлебку?
Юноша махнул рукой.
— Какая там похлебка, — возразил он охрипшим голосом, — мы едим лебеду и крапиву. Управляющий рассердился на меня и не дает зерна.
Ганка поднялась и побежала в хату. Дело было во вторник; в этот день из муки, полученной в имении, в хате Гарваров наварили похлебки. Ганка ее и не попробовала. Она ничего не ела целый день, а то, что приходилось на ее долю, оставила для Василька, зная, что он не получает зерна и придет к ней голодный. Через некоторое время она вышла из хаты и подала юноше деревянную ложку и горшочек с похлебкой.
Юноша схватил его и жадно принялся есть эту грубую пищу. Глаза его заблестели. Исхудавшее лицо залил румянец. Он забыл обо всем на свете, даже о Ганке, и, не отрываясь, ел, пока не опорожнил
Ганка смотрела на него одновременно с чувством страдания и радости. Ее тоже мучил голод, но она отдавала свою долю милому.
Взяв у Василька пустой горшочек, она отнесла его в хату, потом вернулась, села рядом с юношей на пороге и, положив руки ему на плечи, припала головой к его груди. Он обнял девушку одной рукой, а другой гладил ее по светлым распущенным волосам.
— Сокол ты мой ясный, Василек! — шепнула девушка.
— Голубка моя милая! — прошептал в ответ Василек.
Они умолкли и так сидели некоторое время. Любить они еще были в силах, но голод сжимал им горло, мешая произнести хоть слово.
Солнце зашло. На противоположном конце деревни показались люди, возвращавшиеся с барщины. Ганка поднялась, встал и Василёк. Долго сжимал он ее в своих объятьях. Они молча смотрели друг на друга и, наконец, горячо поцеловались. Потом юноша, опустив голову, побрел вдоль деревни. Ганка некоторое время смотрела ему вслед, потом вошла в хату и без сил упала на лавку.
В этот же час по широкой и чистой дорожке панской усадьбы, среди зеленой муравы и цветущих нарциссов прогуливались пан и пани.
Пани шла, опираясь на руку мужа, и говорила о близком празднике, о своем прелестном платье, о том, как ей хочется путешествовать, и о предстоящих зимних развлечениях. Пан, сжимая в руке крохотную ручку пани, слушал ее веселый щебет и рассказывал ей обо всем, что читал в книгах, и о том, что ему довелось видеть, путешествуя по белому свету. Солнце зашло. Прислуга доложила о поданном чае. Пан и пани вернулись в дом и, расположившись у открытого окна, сидели за чаем, беспрестанно смеясь и болтая. А потом до поздней ночи слышались звуки фортепьяно — это играла пани, а пан, сидя около нее, слушал музыку и время от времени целовал белую ручку и пурпурные губки жены.
Вот вам две любви, две любящие пары, два мира!..
На следующий день, ранним апрельским утром, родители Ганки отправились на барщину в имение. Девушка, пошатываясь, встала, затопила печь и пошла собирать лебеду.
Вернувшись с собранной зеленью, она поставила горшочек с водой к огню, положив туда принесенную траву, и так принялась готовить. Под лавкой мяукала кошка и плакал ребенок. Скорчившись, оцепенев, сидела на припечке восьмилетняя девочка. В люльке, не просыпаясь, спало опухшее дитя.
Приближался полдень. Ганка вышла во двор, взглянула на солнце и, спросив проходившего мимо соседа, где работают ее отец и мать, вернулась в хату. Здесь она накормила лебедой детей и поела сама. Трава, на минуту заглушив голод, не придала ей сил. Потом, налив в два горшочка жидкое кушанье и повязав на голову платок, она вышла из хаты. По деревне она шла, еле передвигая ноги, около хаты Василька остановилась, чтобы поговорить с его матерью, собиравшей во дворе траву. Потом пошла дальше. С Васильком повидаться ей не удалось — он тоже работал на барщине в имении.