Том 5. Воспоминания, сказки, пьесы, статьи
Шрифт:
Мы плывем дальше. Горы опять подошли, и узоры их ковров видны рельефнее, — посохшая трава, мягкий светло-коричневатый, бархатистый фон. Лес с посохшими листьями, островками там и здесь выступает темно-коричневый бархат.
Это гигантская шкура тигра, он залег здесь и спит под голубым небом, над голубой рекой.
Вот сидит каменный человек.
— А там, у ног его, — объясняет капитан-китаец, — лежит другой такой человек. Это брат убил брата и сел, а когда спросил его один старик: «Ты что дела ешь?» —
А вот скала тигр. Громадная голова, вдавленная между плеч, и лапы — точно пригнулся и вот-вот прыгнет.
— На голове у него след от тигровой лапы, — объясняет тот же капитан.
— Отчего же он тут?
— Его не знает, — переводит В. В., — шибко давно было это.
Немного я узнал с моим В. В. о китайском житье-бытье. Хочу в И-чжоу подыскать корейца, хорошо говорящего по-китайски, тот будет переводить П. Н., а он мне. В. В. разве в том отношении будет полезен, что с ним китайцы разговорчивее и откровеннее будут.
Я занимался, когда меня позвали:
— На китайском берегу моют золото.
На отлогом китайском берегу сидели две партии корейцев, по пяти человек, сидели и что-то делали.
Мы пристали к берегу, и проводник кореец, он же и сказочник, отправился сперва один спросить у корейцев позволения подойти к ним.
Увидев идущего к ним корейца в их же одеянии, хищники, успевшие уже навострить лыжи, остановились и, выслушав просьбу, изъявили согласие на наш приход.
Тогда мы все пошли, и они посвятили нас во bee тайники своего несложного искусства.
Сперва они роют и просевают песок. Роют прямо с поверхности, просевают в небольшое (в пол-аршина) лукошко, сделанное из стеблей конопли.
Отделяются камни больше одного дюйма. Этот просеянный песок в лукошках сплошных переносят к воде (сажен 20). Там в деревянных плоских тарелочках, постоянно скруживая, промывают песок, отбрасывают крупные камешки, опять моют и кружат, пока в лукошке не останется черный, как ил, песок и несколько крупинок мелкого золота.
Пять человек в день намывают на два рубля.
Прежде здесь работало много, и казна с каждого в месяц брала по 350 кеш (70 копеек), но теперь золото истощилось, китайцы перешли вниз по течению, а остатки подбирают корейцы.
Отсюда (верст десять ниже Вивена) и вплоть до устья все время моют золото, и чем ниже, тем богаче оно.
Мы взяли пробу, поблагодарили корейцев и поехали дальше.
— Берегитесь, где золото моют хунхузы, лучше прячьтесь в каюты, а то они стрелять будут.
Проехав верст пять, мы останавливаемся ночевать, как потому, что уже темнело, так и потому, что впереди виднеется самый мелкий перекат
Капитан, сейчас же по приезде, отправился узнавать, как и где проехать его.
Только в первый день, однако, удалось проехать 160
Пристали к корейскому берегу (это не по нашей инициативе, наши китайцы-матросы сами предпочитают корейский берег китайскому).
Узкое ущелье, и в нем две фанзы на уступах ущельев. Где-то на отвесных горах виднеются ничтожные клочки пашни, которой в общей сложности не наберется и трех наших казенных десятин.
Лучшая фанза, куда сперва ходил наш кореец, очень бедна: род кавказской горной сакли. Заднюю стену составляет скала, двор — маленькая площадка уступа той же скалы. Ни соломы, ни скирд хлеба, пять-шесть тыкв лежат на завалинке, несколько горстей кукурузы, даже красного перца не было.
Все бедно, очень бедно, и только вид из этой сакли, высеченной наполовину в скале, был прекрасный на реку, на китайский берег и всю горную даль.
Мужа дома не было, встретила нас жена его словами:
— Мы должны принять путников.
Жена, молодая женщина лет двадцати пяти, по обычаю здешних мест, ходит без юбки, в широких шароварах, с голым поясом, спиной и грудью, в короткой кофте, прикрывающей только верхнюю часть спины. Она стройна, симпатична, но некрасива, как громадное большинство кореек, с широкими скулами.
Сперва она боялась нас, но потом, увидав, что мы скромны до того, что до прихода ее мужа не хотим входить в дом, рассмеялась и сказала:
— Ну, это уже совсем лишнее, а вот солому без мужа я не могу вам разрешить.
Муж ее с другими приносит обычную годовую молитву за хороший урожай.
Скоро пришел и муж, тоже молодой, высокий и стройный, очень симпатичный.
Он разрешил нам постелить солому для постели (снопы конопли, другой не было), а когда стемнело, в его фанзу собралось несколько корейцев и теперь ведут оживленный разговор, расспрашивают о нашем путешествии.
Никогда они никаких русских, ни других народов не видали.
Оказывается, наш хозяин почти не занимается посевом, а исключительно живет рыбной ловлей. Ловит и продает ее корейцам, то есть выменивает на кукурузу, чумизу и прочие хлеба. Но эти дни он что-то болеет и не ловит рыбу. Было у них двое детей, но умерли от оспы.
На наше счастье он сегодня ночью забросил невод.
Ловится мелкая рыбка, крупной нет, пол-аршина наибольшая.
— Много рыбы в реке?
— Много.
— Много людей занимаются ловлей рыбы?
— Как ремеслом, очень мало.
— Скучно вам без хозяйства?
— Живем с женой.
Жена прижалась к нему, и сидят себе, довольные своей судьбой, в своем горном гнезде.
— Вот в этом году нам счастье: разбило плот, и мы наловили себе вот сколько бревен.