Том 6. Бартош-Гловацкий. Повести о детях. Рассказы. Воспоминания
Шрифт:
С каждым днем набухали почки — и не только на сирени. Всюду, где бы ни росло какое-нибудь деревце, какой-нибудь захудалый кустик, видны уже были предвестники зелени. У стен на дворе начинали пробиваться зеленые перышки новой, молодой травки.
И как раз в то время, когда Генек перестал работать в «артели», потому что «весной невозможно ничего делать», случилось два события.
Первое предвиделось и ожидалось: монастырскому садовнику потребовались услуги «артели». Садовник был уже стар, а монастырский сад велик и старику трудно было с ним справляться. «Артель» должна была ему помочь. Это было
Вот это и было первое событие. А второе было совсем неожиданное.
Получилось письмо. Письмо было адресовано Анке. Анка поздно возвращалась с фабрики, и письмо лежало на столе несколько долгих часов. Адась осматривал его со всех сторон.
— Откуда оно может быть?
— Придет Анка и прочитает.
— А нельзя сейчас?
— Нет. Оно ведь адресовано Анке.
Адась вздыхал и ходил вокруг стола. На самой середине стола, лежал белый толстый четырехугольный конверт с крупно написанным адресом. Вверху — фамилия, ниже — название города, улицы, номер дома.
Когда послышались, наконец, шаги Анки, Адась выбежал за дверь, на лестницу.
— Скорей иди, скорей! Письмо!
— Какое письмо?
— Тебе! Почтальон принес! Я положил на стол, оно там лежит! И мы не знаем, от кого!
— Сейчас, сейчас увидим! Дай мне передохнуть.
Анка взяла в руки конверт и долго рассматривала его. Письма в комнатку на чердаке не часто приходили. Пожалуй, вообще со дня смерти матери не было ни одного письма. Анка осторожно разорвала конверт, вынула листок бумаги.
«Милая Анечка и милые детки!»
— Читай вслух, вслух!
— «Милая Анечка и милые детки!»
— А от кого письмо?
— Подожди, я же должна прочесть!
— Ну, читай!
— «Милая Анечка и милые детки! Пишу вам эти несколько слов, потому что всяко бывает в жизни и судьба человеческая ходит разными путями».
— Что ходит разными путями?
— Судьба… Не мешай!
— «Вот и я сейчас, на старости лет, дождалась счастья. Опять я в своей деревне и хозяйничаю понемножку с сыном. Потому что я должна еще вам сообщить, что то ли от этой радости, то ли от забот обо мне, но случилось так, что ноги мои выздоровели, и после стольких лет я могу ходить, только вот немножко еще опираюсь на палочку. И вот я думаю так: пусть Адась и Зося, им ведь всегда хотелось посмотреть деревню, приедут на праздники к нам. Двадцать злотых на дорогу посылаю, потому что знаю, что у вас в деньгах нехватка и что, наверно, вам все так же трудно приходится, как и тогда, когда вы позаботились о старухе и делились с ней последним куском. Милые детки, никогда я этого, не забуду и очень хотела бы, чтобы Адась и Зося приехали, раз уж им так хотелось видеть деревню. А весна уже начинается, и у нас здесь очень хорошо, и я думаю, что вам захочется приехать. Тебя, Анечка, не приглашаю, знаю, что ты ходишь на фабрику и не можешь уехать, а дети пусть приедут. Не бойся, Анечка, это не так далеко, и им тут будет хорошо».
— И все?
— И еще написано, как надо ехать, чтобы вам не заблудиться.
— А
— Ой, какой ты недогадливый! — возмутилась Зося. — От кого же может быть? От бабушки Калиновской!
— Верно, от бабушки Калиновской! — устыдился Адась.
Но ведь то, что было написано в письме, было так прекрасно и неожиданно, что это могла бы написать и добрая сказочная фея, исполняющая желания детей.
— А где же деньги, про которые она пишет?
Анка внимательно осмотрела конверт.
— Нету. Наверно, высланы переводом. Придут, значит, завтра. Помнишь, когда дядя присылал деньги, они всегда шли дольше, чем письмо.
— Ну как же быть?
Анка в раздумье опустила руку с письмом на колени.
— Как быть? Поедете.
— А кто будет стряпать?
— Мы с Игнасем как-нибудь справимся.
— Так Игнась не поедет?
— Ведь бабушка Калиновская его не приглашает. Слишком много вас было бы, целая тройка.
— Да притом Игнась бывал уже в деревне, на велосипеде.
— А теперь-то у него нет велосипеда.
— Ничего не поделаешь! Игнасю во всяком случае легче будет выбраться куда-нибудь, если захочет. А с вами — труднее. Так уж надо ехать, раз подвертывается случай. И бабушка Калиновская в самом деле обрадуется.
Адась с этого дня ходил сам не свой. В деревню! Как там, в этой деревне? Он изводил Зоею вопросами.
— А водопровод там есть?
— Нет.
— А мы там увидим настоящего аиста?
— Может быть, и увидим. Ведь весна, и они, наверно, прилетели.
— А что там еще будет?
— Увидишь. Ведь уже недолго осталось ждать: всего три дня.
— Лучше было бы лечь спать и проснуться, когда кончатся эти три дня.
Но три дня прошли быстро. Дрожа от волнения, ехали Адась с Зосей на вокзал. Провожали их Анка и Игнась.
— Только будьте осторожны. Я попрошу кондуктора, он вам скажет, где сходить. И не выглядывайте в окошко, а то может что-нибудь попасть в глаза. И не потеряйте платков и денег. И кланяйтесь бабушке Калиновской…
Поезд грохотал. Адась сидел, уткнувшись носом в стекло.
— Посмотри, посмотри, какие маленькие домики!
— О, вода! А над водой — мост!
— Ой, ой, какие тут деревья! Это лес!
— Зося, Зося, посмотри, какая маленькая корова! Много-много маленьких коров!
— Она не маленькая, Адась. Они пасутся далеко, потому так кажется.
— Зося, Зося, тут сейчас станция! Это уже наша станция?
— Еще нет. Анка выписала мне все станции. Еще три.
Зеленые луга, узенькие речки, сизые леса мелькали за окнами. Дети проезжали через незнакомый мир, где не было фабричных труб, каменных домов и улиц, не было ничего из того, что они привыкли видеть всю жизнь.
Паровоз засвистел. Зося вскочила со скамейки.
— Это уж, наверно, наша станция!
В эту минуту вошел кондуктор.
— Здесь вам сходить, барышня.
Он был так любезен, что помог снять с полки узелок. Дети сошли.
В лицо пахнуло теплым, весенним воздухом. Где-то тут же, чуть ли не над самым зданием маленькой станции, высоко в голубом небе пел жаворонок.
— Идем, Адась, идем! Потом все посмотрим.
К ним подошел молодой курносый паренек с кнутом в руке.
— Вы к нам приехали?