Том 6. Казаки
Шрифт:
Прошло съ часъ, огни потухли везд, и у Марьяны, мракъ непроницаемый былъ на улиц, дождикъ все шелъ, шак[алы] заливались около станицы и собаки отвчали имъ. Старикъ потушилъ свчу и легъ на лавку, на спину, задравъ ноги на печку. Ему не хотлось спать, онъ вспоминалъ, воображалъ. Что, ежели бы онъ не попалъ въ острогъ, а былъ бы офицеръ, далъ бы 30 м[онетъ] онъ бы богатъ былъ и т. д. Душенька бы его и теперь любила. Эхъ душенька, какъ бывало свчку зажжешь... Вдругъ: «О[тца] и С[ына] и С[вятого] Д[уха]!» послышался подъ окномъ слабый дрожащій голосъ.
Кто это? подумалъ Ерошка, не узнавая голоса. «Аминь, кто тамъ?» — «Отложи, дядя!» — Да ты кто? прогорланилъ старикъ, не вставая. Никто не отвчалъ, только
— «Да ты что? скажи. Не пойму. Ты какъ пришелъ, чортъ? совсмъ что ли?» спросилъ Ерошка.
— «Вотъ посудимъ. Гд совсмъ! Разв простятъ? Вдь офицера то убилъ».
— «Ничего, ожилъ».
— «Эхъ! и посл того много дловъ есть. Да ты чихиря дай, есть что ли? Эхъ, родные! все также у васъ то, все также?»
— «Къ баб пойду, твоя хозяйка то жива, — у ней возьму! Я скажу, что Зврчикъ веллъ».
— «Ты ей, бляди, не говори. Охъ, погубила она меня. Матушка померла?»
— Да.
Ерошка пошелъ зa виномъ. Кирка разговаривалъ съ чеченцомъ. Онъ просилъ водки. Водка была у Ерошки. Чеченецъ выпилъ одинъ и пошелъ спать. Они говорили, какъ отпустилъ наибъ Кирку. Ерошка п[ринесъ?] то [?]. Кирка выпилъ дв чапуры.
Ерошка: «Ну зачмъ пришелъ? еще начудесишь».
— «Нтъ, завтра повижу и уйду. Могилкамъ поклонюсь. Она стерва».
Ерошка:«Она не виновата. Офицеръ просилъ, замужъ брать хотлъ, она не пошла».
Кирка: «Все чортъ баба, все она погубила; кабы я и не зналъ, ничего бы не было». Онъ задумался: «Поди, приведи ее, посмотрлъ бы на нее. Какъ вспомню, какъ мы съ ней жили, посмотрлъ бы».
Ерошка: «А еще джигитъ: баб хочетъ повриться».
Кирка: «Что мн джигитъ. Погубилъ я себя; не видать мн душеньки, не видать мн ма[тушки]. Убьемъ его? право? Убью, пойду — паду въ ноги». — Псню поетъ. — «Что орешь?» — A мн все равно. Пущай возьмутъ, я имъ покажу, что Кирка значитъ. — «Да завтра уходи». — Уйду. Федьку заржу, Иляску заржу и уйду. Помнить будутъ.
Ерошка:«Каждому свое, ты дурно не говори, теб линія выпала, будь молодецъ, своихъ не ржь, что, чужихъ много».
«Я къ баб пойду». — «Пойди!» и опять псню.[35]
Мар[ьяна]: «Д[ядя] Е[рошка] отложи». — Чего? — «Ты отложи, я видала». — Что врешь, никого нтъ. — «Не отложишь, хуже будетъ». Кирка: «Пусти!» Марьяна вошла въ хату, прошла два шага и упала въ ноги мужу.
Кирка ничего не говорилъ, но дрожалъ отъ волн[енія].
— «Станичный идетъ съ казаками!» крикнулъ Ерошка, смотрвшій въ окно. Чеченецъ и Кирка выскочили и побжали.
На другой день дядя Ерошка провелъ утро дома. Марьяна блдная пришла къ нему. «Слыхалъ? Кирку въ лсу видали; Чеченцы изрубили казака». Вечеромъ самъ Поручикъ [?] видлъ Кирку, онъ сидлъ на бревнахъ и плъ. Вечеромъ похали искать, видли слды. На 3-й день былъ праздникъ.
– -------------
Часовня была полна народа; бабы въ платкахъ, уставщикъ въ новомъ армяк, по крючкамъ, старухи, тихо, Марьяна стояла въ углу, вошелъ казакъ и сталъ скр[омно?], одтъ странно. Одна баба, другая, до Марьяны дошелъ шопотъ, она оглянулась: Кирка! «Онъ, отцы мои!» Въ то же время два казака сзади подошли, схватили; онъ не отбивался. Les yeux hagards![36]
– -------------
Письмо. Я вчера прiхалъ, чтобы видть страшную вещь. Кирку казнили. Что я надлалъ! и я не виноватъ, я чувств.....
*Б.
БГЛЕЦЪ.
Iеръ. 1 Сентября. 1860.
Глава.
Господа, вернувшись съ охоты, сидли въ своей хат и не посылали за Ерошкой. Даже Ванюш было приказано не говорить съ старикомъ и не отвчать ему, ежели онъ станетъ что-нибудь спрашивать. Первый выстрлъ сдлалъ Олнинъ, и съ того мста по всему слду была кровь. Второй выстрлъ, когда свинья уже остановилась, сдлалъ Ерошка. Правда, что она упала, но ползла еще, и послднiй выстрлъ изъ двухъ стволовъ сдлалъ новопрiзжiй гость. Стало быть, ни въ какомъ случа свинья не принадлежала одному Ерошк и онъ не имлъ никакого права, никому не сказавши, привязать ее хрюкомъ за хвостъ маштачку, прежде другихъ увезть ее въ станицу, опалить и свжевать, не давъ времени охотникамъ вернуться и полюбоваться на раны и поспорить. По предложенiю Оленина вс решились наказать Ерошку за такой поступокъ совершеннымъ равнодушiемъ и невниманiемъ. Когда охотники прошли по двору, въ то время какъ дядя свжевалъ звря, ихъ молчанiе не поразило его. Онъ объяснилъ его себ сознанiемъ его правоты съ ихъ стороны. Но когда онъ, соскучившись быть одинъ, съ окровавленными еще руками и растопыренными толстыми пальцами, вошелъ въ хату и, показывая расплюснутую въ лепешку свою пулю, которую онъ вынулъ изъ грудины, попросилъ выпить, его озадачило, что никто ему не отвтилъ. Онъ хотлъ разсмшить ихъ колнцомъ, но вс присутствующiе выдержали характеръ, онъ засмялся одинъ, и ему больно стало.
— «Что жъ, свинью ты убилъ, дядя», сказалъ Олнинъ: «твое счастье».
— «Что жъ чихирю не поднесешь?» сказалъ старикъ хмурясь. —
— «Ванюша, дай ему бутылку чихирю. Только ты пей въ своей хат, а мы въ своей. Вдь ты убилъ свинью. Небось бабы какъ на тебя радовались, какъ ты по улиц проволокъ ее. — Ты самъ по себ, а мы сами по себ».
И онъ тотчасъ же заговорилъ съ офицерами о другомъ предмет. —
Ерошка постоялъ еще немного, попробовалъ улыбнуться, но никто не смотрлъ на него.
«Что жъ такъ то?» Онъ помолчалъ. Никто не отвтилъ. — «Ну, Богъ съ тобой. Я на тебя не серчаю. Прощай, отецъ мой!» сказалъ онъ съ невиннымъ вздохомъ и вышелъ.
Какъ только онъ вышелъ, Марьяна, которая тутъ же сидла подл печки, разразилась своимъ звучнымъ увлекающимъ хохотомъ, и вс, кто были въ комнат, захохотали также. — «Невозможно удержаться, когда она засмется», говорилъ прапорщикъ сквозь судорожные припадки смха.
Дядя Ерошка слышалъ этотъ хохотъ даже въ своей хат. Онъ сердито шваркнулъ на земь сумку, которая лежала на его нарахъ, и развалился на нарахъ въ своемъ любимомъ положеньи, задравъ ноги на печку и облокотивъ голову затылкомъ на ружейный ящикъ. Когда онъ бывалъ не въ дух, онъ всегда колупалъ струпья, не сходившіе съ его рукъ, и теперь онъ принялся за это дло.