Том 7. Дядя Динамит и другие
Шрифт:
— При чем тут нравитесь, не нравитесь? Вообще-то вы ничего, удар неплохой, но моей дочери нужен ом сырьё. [46] Это по-французски. Такой человек, за которым не пропадешь. Ом сырьё стишков не пишет.
Рикки напомнил себе, что спокойствия терять нельзя.
— Хорес Давенпорт… — продолжал мистер Плум.
— Хорес!
— Чего кричать? Он племянник герцога.
— А я кто, по-вашему?
— Он — наследник. У его папаши были деньги. А ваша матушка, я слышал, совершила мезальянс.
46
Homme serieu — серьезный, солидный человек (франц.).
Мистер Плум думал о том, что хорошо бы выпить вторую кружку, но, судя по всему, Рикки платить не станет.
— Я вас спас! — сказал тот.
— Я бы и сам управился.
— Надеюсь, у вас будет случай это доказать. Мистер Плум обиделся.
— Вы меня обижаете!
— Естественно, — ответил Рикки. — Если с кого-нибудь нужно сбить спесь, то с вас, мистер Плум. Следующий раз увижу, что вас бьют, — подержу пальто этим разумным людям.
Мистер Плум приподнялся.
— И злющий же вы! — заметил он. — Ясно, почему ей нравится Хорес.
— Откуда вы это взяли?
— Оттуда. Смотрела, как не знаю на кого. Рикки засмеялся.
— Могу сообщить, — сказал он, — что Полли с ним больше не видится.
— Не можете, — парировал мистер Плум. — Видится, как миленькая.
Неизвестно, имел ли Рикки право обвинить его во лжи, прибавив при этом, что о такую жалкую тварь приличный человек мараться не будет. Во всяком случае, мистер Плум, полагавший, что права он не имел, побыстрее встал с места.
— Ну, знаете! — сказал он. — Пойду-ка я отсюда. Это уж — дальше некуда. Выпью еще где-нибудь.
И пошел к «Веселым лодочникам», оставив Рикки над кружкой. Злость сменилась смехом. Нет, так беспардонно врать! Чему-чему, а одному он верил: Полли честна и чиста. Как она ухитрилась при таком отце — уму непостижимо.
Мысль о Полли совсем разогнала мрак, и Рикки Гилпин, встав из-за стола, направился к заднему выходу. Когда в кабаке посидит мистер Плум, становится душновато.
Сад прославленного «Герба» спускается к реке, летним вечером здесь очень неплохо. Рикки охотно побыл бы еще, но он спешил в город, чтобы уложить вещи. Он вернулся к дверям и услышал, что в кабачке кто-то говорит:
— Алло! Алло!
Он удивился. Только один человек на свете так пищал, произнося это слово.
— Алло! Это Полли?
Сердце у Рикки взлетело, перебирая ногами, как русский танцор. Иногда он думал, что чувствуют люди на электрическом стуле. Теперь он знал.
— Полли? Полли, это Хорес. Да, да. Ничего. Надо увидеться. Да, очень важно! Бросай все и приходи. Жду на дороге, у ворот. Никто не должен нас видеть. А? Что? Да. Хорошо. Я на машине, буду раньше тебя.
Рыжий снаряд ворвался в «Герб Эмсвортов». В углу стоял телефон, рядом никого не было. С другой стороны кабачка доносился рокот мотора.
Рикки кинулся туда. Машина отъехала, за рулем сидел длинный, хлипкий, очень знакомый человек.
Рикки заорал ему вслед, но безуспешно.
Лорд Икенхем, освеженный купанием, искал по замку свою названную дочь. Вместо нее он нашел племянника, глядевшего в пустоту, не в силах справиться с тяготами жизни.
— Полли не видел? — спросил пятый граф.
— Видел… — начал Мартышка и осекся, выпучив глаза. — Ой, что это! Деньги?
— Да.
— Сколько?
— Двести пятьдесят фунтов.
— Вот это да! Откуда?
— Не поверишь, от Пудинга.
— Что!
— Да. Пригласил его Бошем, следить за нами. Наследника я недооценил. Шустрый юноша. Почему он выбрал эту ищейку, когда их сотни, — не знаю. Наверное, слышал от Хореса. В общем. Пудинг здесь и времени не теряет. За первые же полчаса он выиграл у Бошема именно эту сумму, а уж я в тяжелой борьбе выиграл у него.
Мартышка мелко дрожал.
— Слава тебе, Господи! — сказал он. — Все уладилось. Так я и думал. И молодец же вы, дядя Фред! Что ж, давайте.
Лорд Икенхем понял, что произошло недоразумение.
— Прости, дорогой, это не тебе, — объяснил он.
— А кому же?
— Полли. Тогда они купят этот суп и смогут пожениться. Да, да, мне тебя жаль, но, как сказал сэр Филип Сидни, [47] им нужнее.
Мартышка справился с собой. Он понял: великое чувство требует этой жертвы.
47
Филип Сидни (1554–1586) — поэт и воин. Смертельно раненный, уступил воду другому, сказав: «Ему нужнее».
— Ясно, — сказал он. — Да, так будет лучше.
— А где она?
— Кажется, пошла в Маркет Бландинг.
— Что ей там делать?
— Сам не знаю. Сижу тут, курю, она выходит в шляпке и говорит: иду на станцию.
— Пойди за ней, отнеси добрую весть. Это Мартышке не понравилось.
— Четыре мили туда-сюда, — напомнил он.
— Ты молод и крепок.
— А почему бы тебе не пойти?
— У старости есть привилегии. Лучше я вздремну. Ничего нет приятней, чем вздремнуть у камина, в сельском доме. Что ж, дорогой мой, иди.
Мартышка пошел, хотя и без особого пыла. Лорд Икенхем направился к себе. Огонь был ярким, кресло — мягким, мысль о том, что племянник одолевает четыре мили, почему-то приятно убаюкивала; и вскоре тишину спальни нарушил легкий посвист.
Однако счастье быстротечно. Немного поспишь, немного подремлешь [48] — и, пожалуйста, трясут за плечо.
Лорд Икенхем выпрямился и увидел, что трясет его Хорес Давенпорт.
Глава 15
48
Немного поспишь… — см. примечания к «Летней грозе».