Том 7. Отцы и дети. Дым. Повести и рассказы 1861-1867

Тургенев Иван Сергеевич

Не было восстановлено и определение «высокая особа», намекавшее, как и исключенная реплика «Государь ее заметил», на царственную особу. Во всех последующих русских изданиях печаталось: «… подошел он к… важной особе» (с. 291). В обоих случаях к вариантам наборной рукописи Тургенев вернулся только во французском переводе романа (см. ниже).

В отдельном издании «Дыма» Тургенев не только восстановил «пропуски катковской цензуры», но и сделал дополнения, явившиеся уже ответом, как он указал в предисловии (см. 410), на критические отзывы о романе.

Наиболее важной проблемой, затронутой в «Дыме», Тургенев считал проблему усвоения русским обществом лучших достижений западноевропейской цивилизации. Именно этому и посвящена самая значительная вставка в отдельном издании романа. Тургенев заставил Потугина ответить на вопрос, заданный ему Литвиновым, какие именно заимствования могут принести России пользу (см. с. 273–275, текст: «Но позвольте

мне сделать — начал он опять»). В заключительной части романа Тургенев добавил рассуждение Потугина о необходимости служить цивилизации (см. с. 395, текст: «Прощайте, Григорий Михайлович — не забывайте меня»). Тургенев вложил также в уста Потугина ответ критикам, обвинявшим автора «Дыма» в клевете на русский народ (см. с. 324–325, текст: «Да кто же не знает — закидать можем?» и с. 326, текст: «Это клевета — чтоб их баюкали»).

В письме к французскому переводчику «Дыма» А. П. Голицыну от 3 (15) сентября 1867 г. Тургенев пояснил смысл филиппик Потугина против «самородков». Он там писал: «и не в бахвальствеупрекает Потугин своих соотечественников, а именно в отвращении к труду, в излишней уверенности в своих природных дарованиях, которые характеризуют русских „самородков“».

Согласившись, очевидно, с критическим замечанием Д. И. Писарева (см. письмо к нему Тургенева от 23 мая (4 июня) 1867 г.), Тургенев внес также изменение в следующую фразу: «… и только одно великое царское слово: „свобода“ носилось как божий дух над водами». В отдельном издании (1868) слово «царское» было исключено (с. 400).

Помимо стилистической правки и дополнений в отдельном издании «Дыма», Тургенев сделал еще несколько вставок в текст романа в собрании сочинений 1874 г. Так, в рассказ об Элизе Вельской Тургенев вставил фразу, содержащую указание на виновника трагической гибели предшественницы Ирины (см. с. 367, фраза: «Спасая ее, Ирина — близок к ней, к Ирине»), восстановил в двух местах слова, исключенные по требованию M. H. Каткова: «…тебя бы хорошо в обер-прокуроры произвести» (с. 304) и: «…мощная рука устранила все препятствия» (в «Русском вестнике» было: «все препятствия устранились» — с. 367).

В последующих русских изданиях текст «Дыма» печатался без существенных изменений.

III

Даже среди других романов Тургенева, всегда очень тесно связанных с насущными вопросами русской общественной жизни, «Дым» занимает особое место по своей злободневности и полемичности. Недаром П. В. Анненков назвал статью об этом произведении «Русская современная история в романе И. С. Тургенева: „Дым“». В период работы над романом Тургенев в своих письмах говорил о политической и экономической неопределенности процессов, происходивших в России после отмены крепостного права. Так, под впечатлением тех практических затруднений, которые ему пришлось преодолевать, приспосабливая свое хозяйство к пореформенным условиям, Тургенев писал 21 мая (2 июня) 1861 г. из Спасского Е. Е. Ламберт: «Говорят иные астрономы, что кометы становятся планетами, переходя из газообразного состояния в твердое; всеобщая газообразностьРоссии меня смущает и заставляет меня думать, что мы еще далеки от планетарногосостояния. Нигде ничего крепкого, твердого — нигде никакого зерна; не говорю уже о сословиях — в самом народе этого нет».

Аналогичными настроениями окрашено и письмо Тургенева к П. В. Анненкову от 25 марта (6 апреля) 1862 г.: «Дела происходят у вас в Петербурге — нечего сказать! Отсюда это кажется какой-то кашей, которая пучится, кипит — да, пожалуй, и вблизи остается впечатление каши < …> Всё это крутится перед глазами, как лица макабрской пляски, а там внизу, как черный фон картины, народ-сфинкс!»

Настроение Тургенева не изменилось и после того, как он провел летом 1862 г. более двух месяцев на родине. Всё тот же вопрос тревожил Тургенева: как согласуется перестройка русского общества в пореформенный период с потребностями народной жизни? Этот вопрос он ставил и в письме из Спасского от 12 (24) июля 1862 г. к П. В. Анненкову: «Общество наше, легкое, немногочисленное, оторванное от почвы, закружилось, как перо, как пена; теперь оно готово отхлынуть или отлететь за тридевять земель от той точки, где недавно еще вертелось; а совершается ли при этом, хотя неловко, хотя косвенно, действительное развитие народа, этого никто сказать не может. Будем ждать и прислушиваться».

Герцен, как и Тургенев, относился к положению дел на родине критически, но его критика пореформенной России основывалась на других идейно-теоретических принципах. Будучи врагом «мистицизма и абсолютизма», он в то же время, как утверждал Тургенев, «мистически преклонялся перед русским тулупом» (см. письмо Тургенева к Герцену от 27 октября (8 ноября) 1862 г.) и верил в революционизирующее воздействие крестьянской общины. Тургенев считал, что статьи «Колокола» будут

способствовать развитию среди молодежи антизападнических настроений и приведут к укреплению веры в исключительность исторического пути России, что затруднит прогрессивное общественное развитие [299] . «… В силу вашей <Герцена и Огарева> душевной боли, вашей усталости, вашей жажды положить свежую крупинку снега на иссохший язык, — писал 27 октября (8 ноября) 1862 г. Тургенев издателю „Колокола“, — вы бьете по всему, что каждому европейцу, а потому и нам, должно быть дорого, по цивилизации, по законности, по самой революции наконец, — и, налив молодые головы вашей еще не перебродившей социально-славянофильской брагой, пускаете их хмельными и отуманенными в мир, где им предстоит споткнуться на первом шаге».

299

Эти проблемы уже в течение нескольких лет были предметом полемики между «Современником» и «Колоколом» (см., например, статью Н. Г. Чернышевского «О причинах падения Рима (Подражание Монтескье)»). — Совр,1861, № 5, и ответ А. И. Герцена «Repetitio est mater studiorum». — Колокол, 1861, 15 сентября, л. 107).

Об идейном разброде, царившем в среде русских эмигрантов, писал 18 (30) октября 1865 г. Тургеневу из Женевы и М. В. Авдеев: «… вся эмиграция делится на разные лагери < …> нет двух человек, которые бы не расходились совершенно в самых существеннейших вопросах жизни. Герцен здесь не в ходу и считается отсталым» ( Т сб,вып. 1,с. 409).

Следует согласиться с теми исследователями, которые считают, что, изображая Губарева и его окружение, Тургенев стремился показать «хмельные и отуманенные» пропагандой «Колокола» «молодые головы», которые в то же время являются только мнимыми последователями идей Герцена [300] .

300

См.: Вялый Г. А. «Дым» в ряду романов Тургенева. — Вестник ЛГУ, 1947, № 9, с. 94–98; ПетровС. М. И. С. Тургенев. Творческий путь. М.: ГИХЛ, 1961, с. 437–466; МуратовА. Б. И. С. Тургенев после «Отцов и детей». Л., 1972, с. 124–144; ср. ВинниковаИ. А. Вновь о «Гейдельбергских арабесках» в романе И. С. Тургенева «Дым». — В сб.: Проблемы формирования реализма в русской и зарубежной литературе XIX–XX веков. Саратов, 1975, с. 19–36.

Другим — и гораздо более важным — объектом сатиры в «Дыме» было дворянское общество, вплоть до самых высших его сфер. В письме к М.А.Маркович из Баден-Бадена от 15(27) августа 1862 г. Тургенев писал: «Здесь хорошо: зелено, солнечно, свежо и красиво. Русских много — но всё — высшего полета и потому низшего сорта, — и я их избегаю».

О пребывании русских за границей много писали в начале 1860-х годов. По приведенным в октябрьском номере «Русского вестника» за 1862 г. данным, только в 1860 г. за границу отправилось 275 582 русских. Этой проблемы касался в «Зимних заметках о летних впечатлениях» (1863) Достоевский, в корреспонденциях «Из Парижа» (1863), печатавшихся в газете «День», И. Аксаков, в майской хронике «Отечественных записок» за 1863 г. «Наша общественная жизнь» — Салтыков-Щедрин. В «Игроке» (1866) Достоевского, задуманном, писавшемся и опубликованном почти одновременно с «Дымом», также были изображены «заграничные русские», хотя и в ином ключе, чем у Тургенева (см.: Достоевский,т. 5, с. 399–400).

Помимо группы генералов, которым в «Дыме» уделено особое внимание, Тургенев дал сатирические зарисовки самых характерных представителей высшей знати, либо пользуясь приемом литературной аналогии (Грибоедов, Пушкин, Лермонтов) [301] , либо прибегая к памфлету.

Иронией и скептицизмом проникнуто описание гостиной «в одном из первых» петербургских зданий. Некоторые современники Тургенева считали, что здесь изображена «приемная императрицы» (см.: Лит Насл,т. 76, с. 232), у других это описание вызывало ассоциацию с гостиной графини Н. Д. Протасовой (см. примеч. к с. 406).

301

См.: ПумпянскийЛ. В. «Дым». Историко-литературный очерк ( Т, Сочинения,т. 9, с. IX–X); БялыйГ. А. «Дым» в ряду романов Тургенева, с. 98–99; ПетровС. М. И. С. Тургенев. Творческий путь, с. 428–429.