Том 7. Пьесы
Шрифт:
Лаутская. Что он говорит!
Маша. У меня болит голова.
Лаутская. Но как же в таком случае муж и жена?
Завьялов. Жен и мужей не будет.
Лаутская. Но что же будет?
Завьялов. Будут просто мужчины и женщины, которые чувствуют друг к другу влечение. Свободный союз.
Лаутская. И каждый будет жить отдельно, в своей комнате?
Завьялов. Да.
Лаутская. Муж в «Метрополе»,
Завьялов. Если хотите.
Лаутская. Но дети? Они, надеюсь, не отменяются?
Завьялов. Дети не отменяются.
Лаутская. Слава богу! Хоть что-нибудь не отменяется. Но ведь дети связывают?
Завьялов. Ничуть! Детей будет воспитывать общество.
Лаутская. Вы меня угнетаете!
Завьялов. Таким образом, люди, ничем не связанные, будут абсолютно свободны в своем чувстве. И любовь будет абсолютно чиста от всяких посторонних примесей.
Лаутская. Посторонних примесей! Дети — посторонняя примесь? Но чувства, чувства! Скажем, ревность?
Завьялов. Ревности не будет.
Входит доктор.
Лаутская. Доктор, вы слышите, что он говорит? Но будет ревности!
Доктор. Здравия желаю! Где не будет ревности?
Лаутская. В будущем обществе.
Доктор. А что ж… весьма возможно.
Маша. Что это у вас такое?
Доктор. В трамвае оторвали. Весьма возможно, что в будущем обществе ревности и не будет. Что это у вас, философский диспут?
Завьялов. Приходится повторять азбучные истины.
Маша. Хорошо. Допустим. А если кто-нибудь разлюбил?
Завьялов. Уходит.
Маша. А если другой продолжает любить, то все равно уходит?
Завьялов. Как хочет. Хочет — уходит, не хочет — не уходит.
Маша. Так просто и уходит?
Завьялов. Просто и уходит.
Маша. А если другому от этого больно?
Завьялов. Что ж делать! Но я думаю, что тогда люди не будут этому придавать такого значения. Теперь это связано с целым рядом тяжёлых осложнений: те же дети, квартира, стандартные справки, заборные книжки, жилплощадь, талоны, всякая чепуха! А тогда это будет легко и просто. Человек кладет в чемоданчик пару белья и говорит: «Прощай, дорогая, мне с тобой скучно, я уезжаю на острова Тихого океана». Между прочим, где мой чемоданчик?
Маша. Мама, где его чемоданчик?
Доктор. Вы отправляетесь на острова Тихого океана?
Завьялов. Пока нет.
Лаутская. У вас под кроватью.
Доктор. Но в общем, из всех океанов вы предпочитаете
Завьялов. Да, Тихий.
Доктор. Так я вас не поздравляю с Тихим океаном. Куда ни плюнешь, непременно в подводную лодку попадешь. Там скоро ни одной уважающей себя рыбы не останется. Вылезет из воды что-нибудь этакое сверх, знаете ли, дредноутистое, утыканное шестнадцатидюймовыми дальнобойными, знаете ли, цацками, да как барабахнет-т-т! Вот вам и Тихий океан! Пустячок тихий! Гран мерси! Нет, Иван Васильевич, на данном отрезке ни о какой тишине, ни о каких волшебных островах не может быть и речи. Возьмите глобус, закройте глаза, знаете ли, ткните наугад. Куда ни ткнете, везде борьба. В любой точке. Мир кипит-с. Борьба… борьба!
Завьялов. У вас удивительная способность констатировать общеизвестные истины с таким энтузиазмом, как будто вы открываете человечеству небывалые Америки, необъятные горизонты. Всюду борьба! Подумаешь, новость! Разумеется, всюду борьба. Но для чего борьба — вот вопрос.
Доктор. То есть как… для чего борьба?
Завьялов. А так, очень просто: для чего борьба?
Доктор. Для того, чтобы люди в конце концов, в результате борьбы, стали здоровыми, сытыми, свободными, счастливыми.
Завьялов. Правильно! Короче говоря: идет борьба за нового человека, за человека будущего. А что такое человек будущего? Человек будущего — это высоко развитая личность, с большой буквы! Глубоко интеллигентная индивидуальность, освобожденная от всех условностей, свободная, счастливая, вечно юная.
Доктор. Ну, вот вы уже начали читать свою лекцию: «свободная», «вечно юная»! Все это прекрасно, я с этим не спорю, но без борьбы в настоящем мы не добьемся этого в будущем.
Завьялов. Почему? Вы меня удивляете. Что касается лично меня, то я, например, уже ощущаю это будущее. Для меня лично оно уже настоящее. Сегодня, сейчас, здесь… Борьба? Разумеется, борьба. И лично я борюсь. Борюсь за свободу чувств, за свободу передвижения.
Доктор. Позвольте… Но если все начнут так рассуждать и действовать, как вы, тогда что же получится? В один прекрасный день все советские служащие схватят чемоданы и бросятся на острова Тихого океана. А кто же тогда будет служить? Кто останется на производстве? Кто будет строить заводы, лечить, учить, кормить, пахать, сеять?
Завьялов. Зачем же все? Я не сказал — все. У каждой индивидуальности своя форма борьбы. Нельзя же всех обкорнать под одну гребенку. Каждому свое, дорогой доктор. Пусть рабочий работает, учитель учит, колхозник сеет, инженер строит, лекарь лечит. Это их форма борьбы, так сказать — дорога. Но есть личности, переросшие свою среду, свой класс, люди высокого интеллекта, широких горизонтов, люди смелой и новой мысли. У них другая дорога. Дорога цветов.
Доктор. Да, но согласитесь, что это несколько преждевременно.