Том 7. Пьесы
Шрифт:
Есаулова (тревожно). Ты думаешь, необходима специальная смета?
Персюков. Обязательно. А как же без сметы? Крышу и забор починить нужно? Нужно. Участок привести в приличный вид нужно? Нужно. Ну и всякие другие мелочи: письменные принадлежности, марки, телеграммы. Может быть, придется установить перед домиком небольшой бюст, это было бы очень хорошо.
Есаулова (мечтательно). Да, бюст.
Персюков. Правда?
Есаулова. А не будет дорого?
Персюков. Вся смета по домику выйдет не больше, чем рублей в пять-шесть тысяч. Самое большое — семь тысяч, это уже вместе с бюстом. Во всяком случае, не больше восьми.
Есаулова. Восемь тысяч. Однако деньги порядочные. Может быть, обойдется без бюста?
Персюков. Ай-ай-ай! Берешь свои слова обратно? Жалеешь на бюст такого человека! Нехорошо. Не принципиально.
Есаулова. Я не против. Да дело в том, что денег у нас нету. Зашились. На вторую очередь водопровода не хватает.
Персюков. И ты сравниваешь Лобачевского со второй очередью водопровода? Я от тебя этого не ожидал. Такие слова. Скажи спасибо, что внучка не слышит. (Показывает глазами на старуху Сарыгину, которая спит на стуле в уголке.)
Входит возбужденный Самохин.
Самохин. Товарищ Есаулова, это феерическое безобразие. Горсовет открывает музей Лобачевского, об этом кричит весь Советский Союз; а местную прессу никто не информирует, и мы узнаем последними.
Есаулова. Что ты, что ты!
Самохин. Сегодня же я со всей категоричностью ставлю перед районным комитетом партии вопрос об освобождении меня от должности ответственного редактора газеты «Конская заря», довольно из меня ваньку строить.
Есаулова. Какой музей? Какой Советский Союз? Потри себе уши, приди в себя. Ничего этого нет. Мы сами только что узнали, что имеется домик, в котором жил Лобачевский.
Самохин. Только что узнали… Да что ты мне врешь в глаза!
Есаулова. Но-но, Самохин, полегче.
Самохин. Сделала по отношению к местной прессе хамство, а теперь замазываешь. Не выйдет.
Есаулова. Уверяю тебя…
Самохин (грозно). Не выйдет! (Протягивает бумаги.)Что это такое?
Есаулова. А что?
Самохин. Телеграфная сводка ТАССа. Три восковки.
Персюков. Ну? Что ты говоришь? Дай! Дай скорее. (Вырывает сводку.)Где? (Читает.)«Конск, пятнадцатое мая. В сентябре этого года исполняется ровно сто лет со времени пребывания в Конске великого русского математика Лобачевского, создателя новой геометрии, основанной, между прочим, на том, что
Передышкин. А чего ж тут непонятного. Понятно.
Персюков. Я так и думал. (Читает дальше.)«В ознаменование исторической даты Конский горсовет решил превратить домик, в котором жил гениальный математик, в Домик-музей имени Лобачевского…»
Есаулова. Позволь!
Персюков. Только не перебивай. (Продолжает читать.)«Прикрепить к фасаду мемориальную доску и установить перед домиком бюст Лобачевского…»
Есаулова. Мы еще не решили.
Перегонов. Тут написано. Значит, надо делать бюст, а то неловко. (Продолжает читать.)«Колхозники, рабочие и советская интеллигенция собираются отметить знаменательную дату новыми производственными победами и всеобщим трудовым подъемом. ТАСС». Ну? Что вы на это скажете? Товарищи, вы понимаете, что произошло? Первый раз за все время существования про город Конск напечатано во всех газетах, как местных, так и центральных, и даже, может быть, заграничных! Попрошу встать. «Конск, пятнадцатое мая, ТАСС».
Самохин (хрипло). Кто это сделал?
Перегонов. Кто сделал, кто сделал. Понятно, я сделал. Я еще вчера утром телеграфировал. По смете Парка культуры и отдыха. Потом сочтемся. Мне скажите спасибо. А то бы дошло до Казани — и кончено! А теперь факт налицо: «Конск, пятнадцатое мая, ТАСС». Лобачевский — наш.
Есаулова. О Персюков, что-то ты меня начинаешь беспокоить.
Персюков. В порядочке, в порядочке. Положись на меня. Все будет, как у людей. За это я тебе отвечаю.
Есаулова. Смотри, Персюков, чтоб не получилось, как в прошлом году, когда ты установил у себя в Парке культуры и отдыха какую-то идиотскую машину для автоматической пришивки пуговиц гуляющим.
Персюков. А что, плохое было изобретение?
Есаулова. Великолепное. Пришивало пуговицы прямо к коже человека. Ты помнишь — гуляющие тебя чуть не убили.
Персюков. Это не важно. Машина была отличная. Только ее плохо смонтировали.
Самохин. Все-таки это феерическое безобразие.
Персюков. Что безобразие?
Самохин. Да с этим домиком. Ты сорвал работу нашей газеты.
Персюков. Милый человек, что ты говоришь! Для газеты настоящая работа только начинается. Сейчас мы пойдем — я тебя поведу, — покажу домик Лобачевского. Там как раз, наверное, принесли мемориальную доску. Крышу будут починять. Материала для газеты — пропасть. (Сарыгиной, которая продолжает спать.)Бабушка! Бабушка!