Том 9. Ave Maria
Шрифт:
– Давай какой-нибудь лоскутик. У него были ухи белые, а ничего, могут быть разноцветные.
– Не ухи, а уши, – привычно поправила младшую сестру Александра Вторая. – И как тебя в школе держат.
– Как, как – на одни пятерочки!
Александра Первая и Ксения дневали и ночевали в больнице у Адама. Он все еще был на черте, и обе женщины делали все, чтобы не упустить его за эту роковую черту.
Папиков приходил в палату к Адаму, где лежали еще двое больных, но полегче Адама – средней тяжести; палата была просторная, теплая, светлая.
Ксения
– Надо все-таки вытащить парня, тем более при таком уходе. Вытащите – будет мне помощник, он еще в Ашхабаде был моим ассистентом.
В ту минуту Ксения не придала значения словам Александра Суреновича. Правду сказать, она восприняла с надеждой только первую часть его фразы – о том, что Адама «надо вытащить», а что будет потом, ее пока не заботило. Она не придала никакого значения второй половине фразы и тут же ее забыла.
Имеющий уши, да услышит. Услышала Ксения из разговора двух молоденьких медсестер и то, что «Домбровский поступил не по “скорой”. Его привезла в семь утра наша Домбровская, наверное, они родственники, может, двоюродный брат. Еще темно было, я как раз дежурила в приемном покое».
Эти слова молоденькой медсестры, которая не видела Ксению из-за ширмы и которую не видела Ксения, навсегда запечатлелись в ее памяти. Тут было о чем подумать, но Ксения заставила себя не думать: «Сейчас не до того, лишь бы выжил…»
Пока Глаша и Катя пришивали зайцу Моте левое ухо из красного лоскутка, а младшая Александра и младший Адам занимались кутенком, Анна Карповна достала из своего тайничка фронтовые фотографии, на которых были ее дочь Александра и Адам. Пристально вглядываясь в лицо молодого мужа дочери, Анна Карповна думала: «Красивый человек, но, боже, какие трагические у него глаза… У его детей от Ксении глаза точно такие же, но без трагизма, и у нашей Кати такие же глаза, но без тени трагического… Все четверо детей на одно лицо – сильная кровь…»
– Катя, спроси бабушку, когда придет ветеринар, – попросил Адам, и в ту же минуту позвонили в дверь – пришла большая грузная женщина-ветеринар с красным большим лицом и седыми усиками над верхней губой. Ветеринара, конечно же, «организовала» вездесущая и всеобъемлющая Надя-неотложка – мать Артема. Тогда в Москве было не так уж и много ветеринаров, впрочем, как и живущих по квартирам собак и кошек.
Женщина-ветеринар нашла у кутенка истощение, малокровие и еще какую-то болезнь, которую она назвала по-латыни, а переводить не стала.
Бабушка Анна Карповна потом сказала, что женщина-ветеринар имела в виду глистов, от которых полагалось скормить кутенку таблетку, которую она приложила при расчете.
– А как его лечить? – спросил врача Адам.
– Кормите.
– А он какой породы? – спросил Адам.
– У него много пород, может, восемнадцать.
– Уйя! – восторженно взвизгнула Глаша. – Я так и думала, что он принц. – Недавно вслед за братом она прочла книжку «Принц и нищий». Страсть к чтению была
Пошептавшись с бабушкой на кухне и оставив таблетку, женщина-ветеринар ушла.
– Какая большая тетя, – заметила Катя.
– Ага, как лошадь, – обрадованно сказала Глаша. – Тетя-лошадь.
– Глашка, смотри, получишь, – осадила сестру Александра.
– Нет, он маркиз, – сказал младший Адам, – давайте назовем его Маркиз.
– Красиво, – сказала Катя, которой безотчетно нравилось все, что говорил и делал младший Адам.
– Решено: Маркиз! – подняла вверх руку Александра Вторая, и следом за ней все проголосовали единогласно.
Кутенок смирно сидел на своей подстилке и, чуть подняв вверх морду, внимательно следил за детьми, только что нарекшими его Маркизом.
– Адьку собаки уважают, и он умеет с ними ладить, – сказала младшая Александра, – значит, Адька должен быть воспитателем Маркиза, и еще Катя, чтобы Маркиз к ней привык, а то мы уедем, и ему будет обидно.
– Да, – задумчиво произнесла Глафира, – когда мы уедем, Маркизу будет обидно. – Судя по тону, ей самой уезжать из Москвы очень не хотелось.
Маркиз был длинноногий, с толстыми лапами, с большими висячими черными ушами и весь черный со светло-коричневыми подпалинами, особенно по животу.
– Жалко, что он не говорит, – вглядываясь в прекрасные глаза Маркиза, сказала Глаша.
– Зато все понимает, – сказал Адам, – а ты, например, говоришь много, а понимаешь мало.
– За что ты ее так, Адик? – вмешалась в разговор Анна Карповна. – Это неправда. Глаша очень смышленая девочка.
Довольная Глаша тут же показала брату язык и пошла со своим двуухим зайцем в комнату, где их разместили, в гостиную.
Шел третий день пребывания детей в семье Анны Карповны. Она позвонила Наде поблагодарить ее за ветеринара, потом попросила подозвать Артема и сказала ему:
– Тёма, к нам родственники приехали: две девочки и мальчик. Тёма, ты бы показал им Москву.
– Хорошо, мама Ана, я сейчас приеду, – безо всяких оговорок согласился Артем, мама Аня редко просила его о чем-нибудь и была для него непреложным авторитетом.
И вот приехал Артем. Ему только что исполнилось шестнадцать лет, и он учился в десятом классе, потому что, как и Глафира, пошел в школу неполных шести лет. Как и Глаша, он освоил чтение к четырем годам, и не отдать его в школу раньше положенных семи лет было просто невозможно. Сейчас это был рослый худенький парнишка, одетый по последней московской моде. Когда он снял драповое темно-серое полупальто, то оказался в длиннополом пиджаке, брюках-дудочках, в белой рубашке и даже в узеньком черном галстуке, туфли у него были тоже узкие, в меру остроносые, а черные волосы набриолинены, отчего блестели. У него были крупные правильные черты лица, полные губы, еще не усики, но уже очень заметный черный пушок над верхней губой.