Том 9. Лорд Бискертон и другие
Шрифт:
— Что?!
— Точно, Суп! Наткнулся на него с ходу, не успел приехать. Говорит, он — виконт де Блиссак.
— Блиссака я знаю.
— Вот и я тоже. Еще и года не прошло, как я его ободрал на пару тысчонок как-то вечерком в Лондоне. Потому-то сразу и расчухал — никакой это не Блиссак, а какой-то пройдоха. Подскочил прям, когда эта баба ткнула в него и говорит: «Знакомьтесь, виконт де Блиссак!» Я тут же раскусил обман. Этого типа я в жизни не видал. Могучий такой парняга, на боксера смахивает.
— А он? Раскусил тебя?
— Нет. Не сомневается, что я французский герцог. Нам надо от него
Массивный подбородок Слаттери выдвинулся вперед.
— Да уж, надо. И поскорее. Я не позволю, чтобы кто-то вторгался на нашу территорию.
Карлайл кивнул, вполне довольный. Хотя в плане интеллекта он считал Супа ничтожеством, но знал: когда доходит до грубых физических действий, на него можно положиться.
— Для меня он слишком здоровый, не справиться. Так что он — на тебе. Потолкуй с ним. И лучше всего сегодня же вечерком.
— Потолкую. А как же мне, — растерялся Слаттери, — его разыскать?
— В какой комнате он спит, еще не знаю, но разузнаю. Оставлю план дома под камнем с правой стороны крыльца у парадной двери. Возьмешь бумажку, как явишься. И где-то рядом будет для тебя открытое окно. Ясно?
— Ну! — коротко бросил Суп.
— Войди к этому парню да вправь ему мозги, чтоб света белого невзвидел. Поймет тогда, что болтаться ему в Шато вредно для здоровья.
Слаттери без слов вытянул массивную лапу, сжал и разжал пудовый кулак. Одобрительно улыбаясь, Карлайл тепло распрощался с ним и с легкой душой зашагал обратно в замок. Он чувствовал, что дело препоручил в надежные руки.
Энергичная умственная деятельность сказывается обычно и на поведении. В Шато Карлайл шагал бодрым шагом, а так как послеполуденное солнце жарило весьма ощутимо, то очень скоро он почувствовал, что весьма разгорячился. Добравшись до подъездной дороги, он мечтал только об одном — поскорее принять прохладную ванну. Пока он тешился такими желаниями, взгляд его зацепил между деревьями серебристое посверкивание воды.
Вода притягивала его как магнит. Сойдя с дорожки, он прямиком двинулся к ней, и вскоре очутился на берегу водного пространства, известного местным жителям под названием озера, хотя на самом деле то была соленая лагуна, соединявшаяся с гаванью Сен Рока узким каналом.
Озеро манило и соблазняло. Карлайл благопристойно покосился направо и налево. Густые кусты ширмой огораживали часть озера и даже тропинку, по которой он сюда спустился. Очевидно, ни один глаз не мог углядеть его. Со вздохом удовлетворения он сбросил пиджак и галстук и был уже готов выскользнуть из брюк, когда позади раздался суровый девичий голос, пронзивший Карлайла словно пулей.
— О-ой!
После ухода сенатора Опэла горничная по имени Мэдвей понесла свою книжку на озеро. То было ее излюбленное местечко. Тут, лежа на мягком дерне, в приятном тенечке, она снова взялась за приключения Джанис Деверо с того самого места, где остановилась вчера. Но едва она успела прочитать про убийство, начинавшее главу одиннадцатую, как шум шагов подсказал ей, что в ее убежище вторглись. Ноги прошагали мимо и остановились у кромки воды.
Раздвинув кусты, она выглянула. Увиденное зрелище исторгло у нее восклицание, только что записанное тут.
Женщина
— О-ой! — закричала она, будто бы сама миссис Гранди. — Вы что же вообразили? Вам тут что, купальня?
Карлайл так и остался плясать на одной ноге, будто тополь, раскачивающийся под легким ветром. Озеро и деревья вокруг него все еще исполняли сложное адажио, в которое вдруг пустились. Он мучительно ловил ртом воздух.
Любой женский голос, раздавшийся в такой момент, напугал бы его, но этот оказал особо разрушительный эффект: Карлайл узнал его. Да и как не узнать! Голос этот, можно сказать, звенел в его ушах с того самого дня, когда год назад обозвал его двуличным подлецом, бросив такие слова вслед огромной китайской вазе, обрушившейся на его лобную кость.
То был голос его потерянной Герти.
А в следующую минуту появилась и она сама, выйдя из-за кустов.
— Герти! — заорал он.
Те, кто имел привилегию заглянуть в душу Гордона Карлайла, может понять его чувства. Хотя при расставании эта девушка огрела его вазой, кстати, очень ценной, старая любовь не заржавела. После первого изумления в груди, которую он суетливо старался прикрыть пиджаком, вспыхнул восторг. Брюки (нечего и говорить, ведь моральный кодекс Карлайлов весьма строг) он подтянул при первом же намеке, что он тут не один.
— Герти! Наконец-то! После этих томительных месяцев! Она смотрела на него холодно, жестко и гордо. Прежние обиды еще резали ей душу, женщины легко не забывают.
— А-а, мистер Карлайл!
Было очевидно, что ледяная отчужденность при встрече, которой следовало бы стать встречей влюбленных, ранила Гордона.
— Герти, — выговорил он, подпустив в голос трепета, с помощью которого однажды удалось вытянуть у некоего Макферсона (скупердяя, как все шотландцы) пожертвование в десять фунтов на Приют для Больных Матерей, — разве ты не хочешь похоронить прошлое?
— Нет, не хочу.
Карлайл сглотнул, подыскивая слова, которые смягчили бы такую черствость.
— Ты не представляешь себе, Герти, как я скучал по тебе!
— Болтай, болтай!
— Я тебя всюду искал!
— Болтай!
— Я не болтаю! — с жаром вскричал Карлайл. — А зачем бы еще я прикатил в Европу, если бы не узнал, что ты сюда уехала?
— А в Шато ты явился как герцог какой-то там, оттого, что я тут? — презрительно расхохоталась Герти. — Все я про тебя знаю! Слышала, как мисс Путнэм разговаривала с дворецким. Распорядилась поместить тебя в Желтую комнату. Лично я, — добавила она с надменностью королевы, — поместила бы тебя в бак для мусора.
— Нет, в Шато я приехал не из-за тебя, — признался Карлайл. — Я на работе. И спорю, что и ты тут по тому же дельцу. Ты нанялась горничной, чтобы получить возможность заграбастать брюлики миссис Гедж.
— А у тебя, что, есть возражения?
— Разумеется. Ты сама напрашиваешься на неприятности! Обстряпать дельце в одиночку у тебя ни малейшего шанса!
Герти задумчиво закусила губку. В авантюру эту она пустилась с веселым оптимизмом, считая, что наверняка улучит разок, когда хозяйка забудет запереть свои безделушки, но теперь узнала, что служит у женщины, которая в жизни ничего не забудет, и надежда ее медленно гасла.