Тонкие грани (том 4)
Шрифт:
— Жизнь — боль, — вздохнул я, присев перед ней. — Как отпустит, скажешь мне, хорошо?
Она лишь кивнула, продолжая смеяться в руки. А отпустило её довольно быстро, аж минут через пять, когда она с мокрыми от слёз глазами смогла наконец встать и отнять руки от лица.
— Вы ужасный человек, Эрнест, — выдохнула она, вытирая глаза. — Шутить на такие пошлые темы…
— Мне показалось, что тебе понравилось, — усмехнулся я.
— И всё же такой юмор слишком вульгарен. Но однозначно я могу сказать одно — свет внутри вас есть. Нести смех в мир дорогого
— Мне казалось, что в вере смех всё же грех.
— Греховно смеяться над болью и горем. Но смех, чистый и добрый, он несёт свет и радость, потому лишь поощряется. Видит бог, вас привело сюда что-то свыше.
— Нет, просто хотел поздороваться.
— На ночь глядя? — заметила она, посмотрев за окно сверху. — Я польщена, если честно, — огляделась. — Возможно, вы хотите исповедаться мне?
— Вы опять за своё?
— Вы ни разу не пробовали, Эрнест…
— Пробовал, — сразу обрубил я её.
— И скажете, что после этого не становилось легче?
— Это просто психологическая помощь. Кто-то ходит к психологу, кто-то в церковь очиститься от грехов, но суть одна и та же. Так что чище я не стану, уж поверьте.
— И вы правы, кроме одного. Вы станете чище, так как вся грязь, боль и тьма выйдет вместе со словами, — она отошла от меня, села на скамью и похлопала рядом. — Давайте же, садитесь рядом. Я готова выслушать всё что угодно, и никто об этом не узнает.
Я невольно вспомнил наш прошлый разговор про педофилов и убийц. Я, конечно, не первый, но закоренелый второй, так что про то, что это останется между нами, был не очень уверен.
Мария смотрела на меня таким добрым выражением лица, что мне стало неловко. На меня разве что так сёстры с матерью и Саки смотрели. Эти честные открытые глаза, мягкое выражение лица, которое, казалось, говорит, что всё будет хорошо, улыбка, не наигранная, а вполне искренняя, от души.
— Ну… ладно, допустим, я попробую, Мария. Тогда я так же попрошу вас о чём-нибудь, хорошо?
— О чём же?
— Не знаю, вряд ли что-то сложное для вас.
— Если это поможет вам очистить душу, то я согласна, — кивнула она. — Только постарайтесь быть искренними, хорошо? Не надо говорить о том, что вы не хотите раскрывать. Просто выговоритесь.
Выговориться?
— Ладно, раз вам это так хочется, пусть, — вздохнул я и невольно вспомнил о Французе. Этот тоже умел говорить. Говорить так, что его удивительный дар помогал человека на одном духу выкладывать всё, что он думает. Просто тебе неожиданно на его внимание и какую-то доброту хотелось сразу раскрыться. Что, в принципе, и делал каждый. Да и я, если быть честным, хотел так сделать и может сделал бы, если бы не следил за собой. Ощущение было такое, что хотелось выговориться, и слова едва сами не лезли наружу. Посмотрим, как будет здесь.
— Слушаю вас, Эрнест, что вас беспокоит? — мягко поинтересовалась она.
— Да особо ничего, если честно, — признался я. — Я вполне спокойно живу и работаю. Есть, конечно, проблемы, у кого их нет? Но они не настолько меня трогают, чтоб пошатнуть.
— Когда
— Немного если только.
— Вас что-то беспокоило?
— Немного… — нехотя согласился я. — Если только совсем чуть-чуть.
— Вы выглядели потерянным.
— Да… сложное время было, Мария. Проблемы на работе, непонимание, куда двигаться дальше, чего хочется. Там ещё и девушка умерла. Она не была моей девушкой, однако её можно было назвать близким человеком.
— Сводная сестра.
— Ну… почти. Да, примерно как родственница, если быть честным. Она умерла из-за меня. Случился один инцидент, и я не смог помочь ей, — вздохнул я. Было немного неприятно вспоминать об этом.
— Это была её дочь? — тихо спросила Мария.
— Да, её дочь. Я, если честно, не знал, как к ребёнку относиться в тот момент. Она вроде и дочь той девушки, но в то же время не она сама. Словно обуза. И в какой-то момент мне показалось, что всё же надо взять себя в руки, если я действительно хочу не наломать дров и сделать то, чего хотела от меня та девушка.
— Осветить девочку?
— Да. Мне показалось, что чувство, которое меня преследовало, отпустит, стоит лишь осветить девочку. И… да, мне стало легче. В принципе, всё.
— Вы смогли простить себя, — мягко отметила она.
— Вряд ли, Мария. За такое не прощают. И… да, я бы хотел попросить прощение у некоторых людей, хотел бы быть прощённым и хотел, чтоб попросили у меня.
— Я уверена, что мать девочки давно простила вас и благословила быть её отцом, иначе бы не вверила самое дороге в жизни в ваши руки.
— Откуда вам знать, что это было самым дорогим в её жизни? — уныло спросил я. Мне стало вновь грустно.
— Потому что ей было не наплевать. Она хотела осветить ребёнка, а не бросила его просто так. Поэтому вы действительно прощены, Эрнест. И потому, когда вы сказали, что вам стало легче, мне стало тоже легче. Вы тоже смогли найти силы простить себя и двигаться дальше. И я уверена, что у такого человека, как вы, кто бы то ни был, тоже хотел бы попросить прощение.
— Возможно. Но теперь я этого не узнаю. Хотя если бы я просто услышал: «прости меня, что я так сделал», простое «прости», мне было бы гораздо легче. Я уже привык, это словно вес, который всегда на себе тащишь и привыкаешь к нему, но мне бы действительно стало немного легче.
На мою руку легла её тёплая ладошка.
— Я уверена, что когда-нибудь вы услышите эти простые слова.
Я глянул на неё. Мария сидела, слегка наклонившись и склонив голову вбок, стараясь заглянуть мне в глаза. Она улыбалась.
Я никогда не смогу улыбаться так же, потому что не смогу услышать эти заветные слова. И потому не смогу простить.
Глава 180
— Вы хороший человек, Мария, — улыбнулся я слабо, взяв её ладошку и немного сжав в своей руке. — В вас есть что-то… что-то такое… доброе, в отличие от всего остального города.