Тонкие нити судьбы
Шрифт:
Марина пригубила, поставила рюмку и продолжила.
– С Жоркой у меня ничего не получилось, но и свадьбы не было. Верка должна быть благодарна мне. Я спасла её. Жора оказался картёжником, каталой. Страдания Веры описать трудно. Горе её было вселенское. Она убивалась, что бракосочетание расстроилось. Любила, видимо, Жорку.
Но плакаться всё равно кому-то нужно, уткнуться в плечо, поговорить о наболевшем. Потихоньку, помаленьку моя подруга опять вернулась ко мне. Мы опять были самые близкие люди. А потом опять Верке повезло. У неё появился новый друг. Высокий красавчик. Совершенно
Вот тут Верунчик держала своего избранника руками и ногами. Не отпускала от себя ни на шаг. Если его не было рядом, значит, рядом находилась я. Платье она поехала покупать с мамой. Представляешь, без меня. И всё у неё шло складно. И фата, и белое платье, и чайки, и свадьба в ресторане, и даже свадебное путешествие.
А я? Я злилась! Почему одним всё, а другим хрен? Я красивая, умная, из интеллигентной семьи, всё умею, отличная хозяйка. Главное – я умею дружить!
– Марин, подожди. Как это? Говоришь, что умеешь дружить, а сама соблазняешь мужичков своих подруг?
– Это совсем другое. Надо уметь отделять котлеты от мух. Подумаешь, пересплю разок-другой с чужим мужем. Это для меня как спорт! Зато знаю, как утешить подругу, всегда дам хороший совет. И вообще, я классная, у меня везде связи.
Никому я так не завидовала, как Верке. Это настоящая болезнь. Зависть выедала меня изнутри. Как ржавчина разъедает металл, так меня разъедали мерзкие чувства. От этого болела душа.
Через полтора года Верка забеременела. Я опять всегда с ней. Первая помощница во всех делах. Но она стала меня ревновать к Игорю, как безумная. И сказала об этом мне в лицо. Так произошла ссора. Затянулась эта ссора на несколько лет.
Зена начала крутиться вокруг своей оси и поскуливать.
– Марин, она гулять, может, захотела?
– Неохота выводить. Лапы потом мыть надо. Я ей пелёнку постелю. А мы давай выйдем покурим.
– Марин, я не курю. Давно уже. Даже не помню сколько лет. Иди курни, а я сделаю чай.
Когда подруга вернулась, на столике стояла вазочка с конфетами, красивые чашки. Чайник издавал приятный аромат. Пахло бергамотом, лепестками сафлора и имбирём.
– Марин, тебе лимон отрезать? – суетилась Катя.
– Нет, не надо. Лимон я предпочитаю с коньяком, а чай – с конфетами, – Марина продолжила рассказ.
– После нескольких лет необщения меня стала мучить тоска по подруге. Было Рождество, и я позвонила Верке. Та обрадовалась и пригласила в гости. Её семья жила в хорошей квартире. Как говорится, дом – полная чаша. Хороший муж, сын, много друзей и свой бизнес. Я в то время обзавелась гражданским мужем Василием. Хороший мужик, но ни кола, ни двора, ни работы нормальной.
В доме у Веры меня очень душевно встретили, окружили любовью и заботой. Вера была мне искренне рада, да и я тоже обрадовалась. Через очень короткое время меня приняли на работу, причём на руководящую должность. Трудиться люблю и умею, я же хваткая, поэтому быстро навела порядок. Когда мне заплатили первую зарплату и сразу премию, я просто обалдела. На глаза аж слёзы навернулась.
– Обманули, Марин? Мало заплатили?
– Что
Я взяла на работу своего Василия. На хороший оклад. И всё бы ничего, вот только обострилась моя болезнь под названием зависть. Это я сейчас так спокойно об этом говорю, а тогда меня ох как накрыло! Вот что я не так делала? Почему у Верки всё лучше, чем у меня? Почему я у неё работала, а не она у меня? Если она сотрудникам столько платит, то сколько сама зарабатывает?!
Хотела сходить в церковь. Таблеток от зависти не изобрели. Не тут-то было! Со мной такое случилось… Как подошла к храму, так истерика началась. До судорог. Так и было. Подойду к храму, постою рядом, всплакну, а войти не могу.
Тут Верка объявила, что беременна. Здоровье плохое, в стране чёрт-те что, а она второго решила. Родила как выплюнула. Через три дня дома была и как конь – вся в работе.
Платила она нам с Василием хорошо. Премии постоянные. И ещё мы жили в её квартире бесплатно. Она деньги вложила, однушку купила и пустила туда нас. Я с родителями жить не могла, а с Васькиной мамой – спаси и сохрани!
Подруга добро мне делала, а я злилась. Умом всё понимала, а сердце всё равно продолжало щемить от тоски.
Прожили мы в этой хате года два. Вскочил как-то утром Васька как безумный. Скорее-скорее оделся и всё молчком. Я к нему обращаюсь, а он как оглох и ослеп, не замечает меня. Я пошла завтрак готовить, а он куртку схватил и бежать. Я за ним. Кричу, спрашиваю, а Василий даже лифт не стал ждать. Пешком побежал с девятого.
К телефону потом не подходил. На работу не пришёл даже за зарплатой. Есть такое выражение – «сбежал», так вот от меня сбежал муж. Вещи все оставил, ничего не забрал. Через общих знакомых я узнала, что он жил у мамы. Что это было – никто не понял. Главное, что эта ситуация была непонятна мне.
Одна знакомая, да и не она одна, стала меня уговаривать поехать к бабке. Понимаешь? Все уверяли, что это порча. Дали адресок бабы Нюры. От Видного километров тридцать она жила. Деревня Гуськи. Я попёрлась. В деревне сразу поняли, к кому, и подсказали, где дом. Очередь человека четыре. Тут не до спешки.
Старая грязная изба. Внутри пахло сыростью, старьём и ладаном. Баба Нюра – пожилая, подслеповатая, неопрятная тётка.
– Садись, девка. Как зовут тебя?
– Марина, – сказала я и села на хлипкий стул.
Стол был покрыт несвежей гобеленовой скатертью с кистями. Она была настолько затёрта, что рисунок невозможно было рассмотреть. Над столом висела липучка, вся чёрная от мух. Несколько насекомых бились в предсмертных конвульсиях и издавали мерзкое жужжание.
– Смотрю, порчу на тебя навели. Собачья морда называется, – говорила баба Нюра, глядя в банку с водой, на дне которой лежали камушки. – Ты девка красивая, а мужики сначала льнут к тебе, а потом собаку страшную в тебе видят и бегут. И дома своего нет у тебя. Ты как собака бродячая. Только прибьёшься, а тебя гонят. Но и характер у тебя собачий, как у дворняжки. Руку кусаешь, которая кормит, вот тебя и вышвыривают отовсюду. Надо самой постараться измениться. Собаки ведь и добрые бывают, преданные.