Тонущая женщина
Шрифт:
Запрос о другом человеке увенчался более существенным успехом. Муж Хейзел, Бенджамин Лаваль, являлся партнером в одной известной юридической фирме. На страничке «Наши сотрудники» в числе других было помещено его фото – фото сурового, но красивого мужчины. Он оказался моложе, чем я ожидала, а может, посещает умелого визажиста. На лице заметны неглубокие морщины, темные волосы серебрятся на висках. Вне сомнения, он хорош собой, но я заметила стальной блеск в серых глазах, выдававший склонность к жестокости. Моя подруга утверждала, что муж обращается с ней как с рабыней, и я ей поверила. Я решила найти о нем информацию не потому,
Бенджамин Лаваль выступал защитником на многих громких судебных процессах, давал пресс-конференции; на различных новостных сайтах были выложены интервью с ним. Убрав звук, я смотрела, как он говорит: Бенджамин контролировал диалог и властвовал над аудиторией. Вот так же, подумалось мне, он ведет себя дома – контролирует и властвует, держа Хейзел в полном подчинении.
И только я ее вспомнила, как она материализовалась передо мной. В бледно-розовом платье, поверх которого надета короткая кожаная куртка. Темные сияющие волосы красиво уложены, на лице – безупречный макияж. Моросит весенний дождь, и, повесив на плечо большую кожаную сумку-тоут, она раскрывает зонт. Хейзел выглядит модной, красивой. И счастливой.
Я останавливаюсь как вкопанная, охваченная острым желанием повернуться и уйти. Разумеется, у Хейзел есть другая жизнь. Она говорила, что Бенджамин позволяет ей днем ходить по магазинам, обедать в кафе и ресторанах с подругами, соблюдать внешние приличия. Просто я не ожидала увидеть ее в другой обстановке. Тем не менее я подхожу к ней.
– Хейзел, привет!
Ее красивое лицо бледнеет. Она открывает рот, но не издает ни звука. Стеклянная дверь за ее спиной отворяется – это бар, где подают устриц, – и на улицу выходят две женщины. Я сразу понимаю, что это приятельницы Хейзел. Видно, что все трое одного круга – ухоженные, холеные, роскошные. Взгляд Хейзел метнулся к ним, потом снова обращается ко мне. Женщины останавливаются возле нее, и я отмечаю, что она с ума сходит от ужаса.
– Что вам угодно? – спрашивает одна из приятельниц Хейзел. Она чуть старше остальных, невысокая, белокурая, бесцеремонная. Тон у нее снисходительный. Презрительный. Даже брезгливый.
– Все нормально, – бросает им Хейзел. И потом обращается ко мне: – Извини, сразу не узнала. – Ее черты смягчаются. – Как дела?
Она говорит со мной как с маленьким ребенком. Или, быть может, с потерявшейся собакой.
– Нормально, – осторожно отвечаю я.
– Отлично. Чудесно, – ласково улыбается она. – Устроилась в одном из здешних приютов?
Теперь я понимаю, что она делает. Проявляет доброту к бездомной женщине. Noblesse oblige [3] .
– Нет, я была в ломбарде. – Слишком поздно я осознаю, что подыгрываю ей.
Женщины открывают зонтики, а Хейзел роется в своей большой сумке, затем достает банкноту и протягивает мне.
– Это тебе на обед. Я угощаю.
Мое лицо пылает от гнева и унижения. Как она смеет? Я спасла ей жизнь! Выслушиваю ее отвратительные секреты, помогаю ей спланировать побег, а она относится ко мне как к попрошайке. Будто я досадная помеха! Слезы обжигают мои глаза.
3
Положение обязывает (фр.).
Я
– Пожалуйста, – бросает мне вслед спесивая блондинка.
Глава 16
В ту ночь я не поехала к обычному месту ночевки на берегу океана. И в следующую тоже; я ночевала в углу автостоянки торгового центра – пока меня не прогнал охранник, – а потом – на тихой улочке в восточном пригороде. Во мне пылали обида и гнев. Хейзел заставила меня поверить, что мы – подруги, наперсницы, а потом унизила своим снисходительным тоном, своей жалостью, черт возьми. Это в лучшем случае бессердечно, в худшем – жестоко. Ведь за последние недели я привязалась к ней.
Вечером в кафе приходит Джесси. Я с трудом узнаю его. Небритый, в бейсболке, в темных очках. Правда, все это ему идет, и с его появлением у меня улучшается настроение. При нормальных взаимоотношениях мы бы обменивались эсэмэсками или перезванивались между свиданиями. Но мои обстоятельства нормальными не назовешь. А может, и его тоже? Я довольна уже тем, что он вообще приходит.
Джесси усаживается на табурет у барной стойки, снимает очки. Боже, какой же он сексуальный.
– Поужинаем, когда закончишь? Или выпьем чего-нибудь?
Во мне просыпается былая смелость.
– Давай поедем к тебе. Кино посмотрим или еще чем-нибудь займемся?
В ожидании его ответа я затаиваю дыхание. Если Джесси отвергнет мое предложение, скажет, что я слишком тороплюсь или что, вообще-то, я ему не нравлюсь, клянусь, я сгорю от стыда. Но, слава богу, он улыбается, на щеке появляется знакомая ямочка.
– Отлично.
Я следую за Джесси в своей машине. Садиться к нему в автомобиль не решилась: это было бы слишком бесцеремонно. Да, я намерена провести с ним ночь, но из некоего старомодного чувства благопристойности выказываю ложную скромность. А может, просто опасаюсь, что он меня отвергнет. Я пока не уверена в его чувствах ко мне. И еще не оправилась от того унижения, какое испытала при случайной встрече с Хейзел.
Квартира Джесси такая, какой я ее помню – опрятная, но пустоватая. Взяв по банке пива, мы устраиваемся на темно-сером диване.
– Что будем смотреть? – Джесси берет пульт.
Он наверняка догадывается, что кино – лишь предлог для того, чтобы приехать сюда. Что на уме у меня совсем другое.
– Мне все равно, – отвечаю я, приподнимая брови.
Джесси медленно раздвигает губы в понимающей улыбке, кладет пульт на журнальный столик и поворачивается ко мне. Его рука – на спинке дивана, коленом он прижимается к моему бедру. Я отпиваю пива, для храбрости.
– Как там твоя подруга? У которой муж дерется?
Обсуждение Хейзел не входило в мои планы на сегодняшний вечер, но, как ни странно, я почему-то рада поговорить о ней.
– Вообще-то мы с ней поссорились.
– Из-за чего?
Я не могу сказать ему, что Хейзел меня стыдится. Что она сунула мне деньги, словно попрошайке.
– При подругах она ведет себя со мной совсем по-другому, – говорю я. – Оскорбительно.
– А другие подруги знают, что муж ее избивает?
– Понятия не имею. Вряд ли.