Тоомас Нипернаади
Шрифт:
Что тебе делать с таким? И туманными зимними днями этот человек будет жаловаться на ломоту в костях, головную боль, он раздражителен, капризен, у него расстроено пищеварение, она кашляет, перхает от непрестанного курения и сидения за столом. Он только и знает ворчать с утра до вечера, через два дня на третий у него похмелье, тут уж все бегают по комнате на цыпочках, ищут холодные компрессы и горячие бутылки, весь дом взбудоражен — господин Тоомас Нипернаади хворает. Зовут врачей и друзей, готовят грог и пунш, но ничто его не радует, ничего он не принимает. Он словно хворая старая дева, которая дева, которая в жизни еще
Марет вдруг вскочила и сердито взглянула на парня.
– Скажи — кто ты такой?!
– громко, чеканя каждое слово, спросила она.
Нипернаади словно испугался, быстро схватил шляпу и выбежал вон.
– Кто ты такой?
– снова крикнула Марет ему вслед.
Но Нипернаади уже не слышал ее, словно высвободивший олень, он быстро скрылся в лесу.
* * *
Два человека чуть не бегом шли со стороны сирвастеской корчмы. Один был Яанус Роог, он забегал вперед, беспрестанно что-то выкрикивая и все тыча рукой в лачугу Симона Ваа. Другою была дама, в просторной шубе, белой шляпке, из-под шубы выглядывало какое-то цветастое платье. Она была обута в крохотные шелковые туфельки, грязные и мокрые от снега. Это была полноватая женщина средних лет, она тяжело дышала и отдувалась от быстрой ходьбы. Поэтому она частенько останавливалась перевести дух и запрещала Яанусу спешить. Потом на ее желтоватых щеках проступил легкий и нежный румянец, а большие, уже много повидавшие глаза засияли.
Добравшись до лачуги Симона Ваа, дама вновь остановилась, отряхнулась, постукала одной туфлей о другую, сбивая снег и грязь. Затем быстро вынула из сумочки пудру и попудрилась. Она была несколько возбуждена и теперь вопросительно посмотрела на Яануса Роога.
– Входите смелее, - подбадривал ее Яанус, - мы деревенские, по-простому, предупреждать, стучать — у нас без этих церемоний.
И Яанус вошел первым, а дама осторожно последовала за ним, ощупывая стены, боясь поскользнуться. Но войдя в лачугу, она снова с беспомощным видом закрутила головой, потерла глаза и сказала:
– Но здесь так темно, я ничего не вижу!
Симон Ваа, прикорнувший на печи, вскочил и при виде роскошной дамы закричал:
– Марет, Марет, иди скорее сюда!
Марет выбежала из задней комнатушки и в испуге остановилась у двери.
– Дома ли Тоомас Нипернаади?
– спросила дама.
Ее глаза уже свыклись с темнотой, не спрашивая разрешения, она присела на скамеечку и распахнула шубу. Маленький медальон на золотой цепочке сверкнул и весело закачался у нее на груди.
– Вы, наверное, Катарина Йе?
– испуганно спросила Марет, глядя во все глаза на незнакомку.
– Кто, кто? Катарина Йе?
– засмеялась та.
– А это еще кто такая?
У нее был пронзительный, суховатый голос, а смех напоминал покашливание больного.
– Значит, вы не Катарина Йе, которая живет на
– повторила Марет.
– У вас дело к Нипернаади?
– Дело к Нипернаади?
– снова засмеялась дама, стягивая с левой руки перчатку.
– О господи, здесь так жарко, я задыхаюсь. Так Тоомаса Нипернаади нет дома? Но ведь он должен быть здесь?
Марет вопросительно взглянула на Яануса, но Яанус улыбнулся и поставил на стол чемоданчик дамы.
– Нет, - ответила Марет мрачно и высокомерно.
– Нипернаади ненадолго вышел, а когда он придет, я не знаю.
– Да, это на него похоже, - вздохнула дама, - вечно рыщет по лесам и дорогам. Но уже выпал снег, и я полагала, что наш Тоомас тал смирнее. С первым настоящи снегом он снова становится человеком и слушается.
– Госпожа издалека?
– спросил теперь Симон Ваа и подошел поближе.
– Из столицы, - ответила госпожа.
– О боже, я так устала, ног под собой не чую. Целую неделю разыскиваю Нипернаади, кружу по хуторам и поселкам, я и отсюда поехала бы дальше понапрасну, не повстречайся мне в трактире вот этот человек.
Она кивнула головой на Яануса и улыбнулась.
– Стало быть, у вас к нему важное дело, раз вы так его искали?
– сказал старый рыбак.
– Важное дело?
– повторила дама и снова засмеялась, будто закашлялась.
– Может, вы все же скажете, кто вы?
– мрачно потребовала Марет.
– Я жена Тоомаса Нипернаади!
– ответила дама.
– Меня зовут Ингрид Нипернаади.
– Жена?
– вскрикнула Марет и схватилась за спинку стула.
– ВЫ жена Нипернаади?
– Да, - спокойно ответила дама, - я законная жена Нипернаади, вот уже шестнадцатый год — разве он ничего не говорил вам об этом? Впрочем, конечно — я его знаю, когда он летом отправляется в свои странствия, он становится рабочим, крестьянином, портным и, оп мне, хоть трубочистом. Тогда он скрывает свою настоящую профессию, семью и живет как птица на ветке. Такой уж он есть, я привыкла к его настроениям и самобытности. С приходом весны он исчезает, забывает меня и друзей, и тогда даже не стоит его разыскивать.
– Так я же сразу сказал, - вступил Яанус Роог, - ты — не настоящий рабочий. Мы грузили в Сирвасте кругляк, и когда он начал там пылить, я сразу сказал — ты — не настоящий рабочий. Ты или на Чудском невод ставил, или вообще занимался какими-нибудь пустяками! Потому что, понимаете, госпожа, бревна грузят так: выбирают — одно дерево, другое, третье, осматривают их, приподнимают; когда находится самое подходящее, кладут его на катки и толкают. А он этого не умел как следует делать, бревна вечно съезжали с катков.
– О боже, я об этом ничего не знаю, - сказала госпожа.
– Я всю жизнь прожила в городе и в деревне чувствую себя такой беспомощной.
– А счастье было совсем рядом!
– вдруг воскликнула Марет, резко развернулась и с плачем выбежала в другую комнату.
Госпожа испуганно встала, вопросительно глядя то на рыбака, то на Яануса.
– Что с этой девушкой?
– спросила она.
– Может, это мой муж в чем-то виноват? О боже, он такой, расфантазируется, размечтается — и ни слова правды. Он в мыслях летит, не зная удержу, забывая о границах приличий. И всегда-то он попадает в безвыходную ситуацию, и тогда он несчастен и печален до крайности. Могу я чем-нибудь помочь этой девушке?