Топ-модель
Шрифт:
Я начинаю объясняться, мол, я такая-сякая, начинаю карьеру топ-модели, номер телефона дан мне Эдиком...
– Каким еще...
– далее снова следует непереводимая игра русских слов, - ... Эдиком?
Я описываю портрет: улыбчив, румян, кудря, вхож в Центр моды. Белла, вспомнив: "А-а-а, ангелочек", спрашивает, что мне от неё нужно? Я отвечаю: возникли вопросы по фигуре господина Соловейчика. Это имя подействовало на мою невидимую собеседницу, как, не буду оригинальной, красная тряпа на быка. Такой площадной брани никогда не слышала в своей жизни. И, наверное, никогда не услышу? Потом
– Он ещё жив, стервец? Еще не пристрелили.
– Нет, не пристрелили, - ответила, замечая удивление на лице Евгении.
– Процветает Вениамин Леонидович...
– Цветет и пахнет, значит, - сипела несчастная.
– Трупняки тоже пахнут и цветут. Особенно в жару, - и захохотала, и смех её был дик и страшен, как у мертвеца, хотя, известно, они не смеются, а тихо себе лежат в глиноземе и спокойно разлагаются, являясь вкусным лакомством для трудолюбивых червей.
И, слушая этот ужасный смех, пожалела, что набрала номер телефона этой несчастной. Зачем нам ещё встречаться, если и так понятно: Белла раздавлена, уничтожена и выброшена на свалку жизни, как изношенная обувь. Кем выброшена? Думаю, пояснений не надо.
– А бабки есть?
– слышу хриплый её голос.
– Информация сейчас дорого стоит.
– Есть, - говорю.
– А сколько надо?
– На десять доз "винта", - смеется Белла.
– И я вся ваша, Маша, - и называет адрес проживания в районе Щукино.
Я повторяю этот адрес для Евгении. Та кивает головой - запомнила. Отключаю телефон и спрашиваю: "Что такое "винт"?". И получаю исчерпывающий ответ от сестры: первентин ("винт") известен ещё со времен Второй мировой войны. Этот наркотик кололи разведчикам, чтобы те не спали ночью. Он действует, как сильный психостимулятор, и от него появляется сильная зависимость. После укола первентина обостряются ощущения, а чувствительность падает, поэтому "винтовые" девочки не чувствуют боли и могут заниматься сексом сразу с несколькими мужчинами. "Винт" растормаживает нервную систему, исчезают все ограничения в поведении.
– Значит, Белла крепко подсела, если требует десять доз, - заключает Женя.
– Плохо. Разговор с такими хумариками...
– А ты откуда все знаешь?
– удивляюсь.
– У меня такая профессия: все знать. И не только про наркотики.
– И-и-интересно, - качаю головой.
– Жить, вообще, интересно, Маша. Все время узнаешь что-то новенькое.
– Я, боюсь, что о Белле от Беллы мы больше ничего не узнаем, - вздыхаю я.
– Это точно, - говорит сестра.
– Так что, Маруся, пока не поздно - иди поступать в финансово-экономический институт на бухгалтера. Работа тихая, с цифрами. Правда, могут пристрелить, если "Расход" с "Доходом" не сойдет, да это мелочи жизни.
– Мелочи жизни, - фыркаю я и выражаю мысль, что мы живем в такой стране и в таких обстоятельствах, что только глубоко нищие могут чувствовать себя относительно безопасно, и то это ещё вопрос: при желании наша любимая народная власть может снять и последнюю рубашку.
Евгения смеется: говорю, как умудренная жизнью, не пора ли баллотироваться в Думу, буду достойно представлять молодые и красивые силы государства, а то на этих депутатиков
– Ладно, - решает Женя, взглянув на часы.
– Время есть. Махнем к Белле, а затем на праздник.
– Который всегда с нами, - хмыкаю я.
– Вот именно, - и решительно топит педаль газа.
И мы помчались в общем знойном автомобильном потоке. Помчались сказано громко. Был знаменитый московский час пик, когда проще передвигаться пешком и когда все водители превращаются в дарвинских волосатых приматов. Евгения вела "Вольво" с небрежным изяществом, как это делают столичные хорошенькие дамы, привыкшие, что джентельмены уступают им дорогу.
Но вдруг на мосту близ Белорусского вокзала, похожего на огромный древний теремок, случается странное событие: некая полуразбитая импортная колымага, находящаяся позади нас, начинает подавать наглые световые сигналы, мол, эй, уступите дорогу.
– Что ещё за козлы на колесах?
– вопрошает Евгения, поглядывая в зеркальце заднего обзора.
– Есть такие мастера трассы - бомбилы - машину подставлять, чтобы потом с лохов бабло рубить.
– А, может, это наш маньяк?
– Кто о чем, а вшивый о бане, - говорит сестра.
– Ну-ну, поиграем в русскую рулеточку.
На происходящее я смотрела с любопытством, будто находясь в кресле кинотеатра, на экране которого разворачивается интригующие действо.
"Мастеров" было четверо - наверное, единоутробные братья, если судить по коротким стрижкам, кремневым затылкам и общим равнодушно-деловым выражением на трапециевидных физиономиях. Они делали вид, что не замечают нас. Интересно, как можно не замечать таких красоток?
– Годзиллы, - сказала я.
– У нас нет ПМ?
– У нас более надежное оружие, - усмехнулась Евгения.
И, убавив скорость, начала прижимать "Вольво" к обочине. Мастера трассы с радостью пошли на обгон, однако это был подозрительный маневр: создавалось впечатление, что чужая колымага пытается подставить под удар свой бок, мятый и много раз мазанный суриком.
– Я же говорила: бомбилы, - проговорила Женя.
– Хотите - получите! Держись, Машка!
И случилось то, что должно случиться: наше авто и чужое драндулето соприкоснулись по касательной на скорости километров шестьдесят. Удар не был сильным: меня качнуло, словно находилась на палубе ЧПК-17. Правда, с посторонней самоходкой произошли какие-то чудные превращения - она вдруг буквально на глазах рассыпалась деталями.
– Спокойно, Маша, - остановила машину сестра.
– Еще не вечер.
– И закурила.
– Ты уверена?
– вопросила, глядя, как из разваливающейся колымаги с чувством собственного достоинства и правоты выбираются трое громил.
– А кто у нас спортсменка? Три удара - четыре калеки, если считать водилу.
– Калеками будем мы.
Я не понимала поведения Евгении, которая была спокойна и невозмутима, словно мы отдыхали на лавочке летнего ЦПКиО.
Приблизившись к нам, гвардейское трио заулыбалось, будто встретило дальних родственников на поминках.