Топот бронзового коня
Шрифт:
Императора от этих слов передёрнуло:
– Убирайся прочь, нечестивец и еретик! Убирайся к себе в Галатию - чтобы я не слышал о тебе боле ничего!
Гелимер, поклонившись, присоединился к своим родным, и они довольно быстро скрылись в одной из арок, сообщавшейся с Халкой, а потом и с царским дворцом. Но на них уже никто не смотрел.
Самодержец прилюдно обнял Велисария и, как полагается, возложил на него лавровый венок, выкованный из золота. Да, таких почестей удостаивался не каждый полководец! Ликованию военных и простых граждан не было границ. Начались выступления конников,
У императрицы застолье проходило отдельно - с жёнами военачальников. Пировали тоже до утра, а затем Феодора пригласила Антонину съездить вместе в термы - освежиться и поплавать, ублажить тело. Та, естественно, согласилась.
Бани Зевсксипп только ещё отстраивались заново, и сиятельные дамы покатили в другие - бани Александра, тоже разрушенные во время «Ники», но уже открытые, так как были более компактны (и не менее комфортны). Облицованные голубым мрамором, термы предназначались только для высоких особ. Стража состояла из одних евнухов. За царицей с подругой ухаживали несколько десятков рабынь в небольших набедренных повязках: раздевали, провожали в основной зал с бассейном, поливали тёплой и холодной водой из кувшинов, натирали кожу золой, а затем, смыв, пахучими маслами, помогали купаться, делали массаж, угощали вином и фруктами, пели под кифару. А подруги откровенно болтали, не стесняясь посторонних ушей. Василиса спросила:
– У тебя с Феодосием - всё? Или продолжается?
Та слегка поморщила носик:
– Как сказать? По-разному. Я по большей части при муже - так что понимаешь, не до шалостей тут. Удалось побыть вместе раза три-четыре, не больше. Мальчик очень переживает.
– Ну, а ты?
– Я, конечно, тоже. Он такой… нежный, ласковый, деликатный, что ли… С ним себя ощущаю олимпийской богиней… и такие чувства испытываю, как ни с кем другим…
– Да неужто с Велисарием хуже?
– Он в любви мужлан. Ненасытен и груб. Словно зверь, навалится, выпучит глаза и рычит от страсти.
И насилует, насилует без конца - я уж успеваю раз десять побывать на вершине судорог, устаю от однообразных движений, вымокну до нитки, а супруг всё никак не может опустошиться, продолжает и продолжает - веришь ли, однажды около часа без перерыва дёргался. Я едва не потеряла сознание!
– Ничего себе! Да об этом можно только мечтать!
– сладко улыбнулась императрица.
– Нет, когда не часто - то ладно. Он же лезет каждое утро и каждый вечер. Иногда даже днём!
– Уф, с ума сойти!
– А зато Феодосий - весь такой душистый, шёлковый, и волосики
– Фотий знает о ваших чувствах?
– Думаю, что знает. Но относится сдержанно. И, конечно, мужу ничего не расскажет.
– А рабы и слуги не выдадут?
– Вряд ли: побоятся. Знают, что тогда им не жить. Я таких обид не прощаю.
– Дело же не в них, а в тебе. Отомстить доносчикам отомстишь, а союз с Велисарием рухнет. Для чего тебе?
– Разумеется, незачем. И тем более, Лиса я люблю. Пусть по-своему, по-особому, но люблю. Он отец моего третьего ребёнка. И вообще опора, эгида, источник благополучия. Феодосий же - просто развлечение, говорящая кукла, прихоть - и не более.
По ступенькам сошли в бассейн, окунулись в тёплую голубую воду, начали плескаться и нежиться. Продолжая беседу, Феодора сказала:
– Я тебе завидую, Нино.
У подруги вытянулось лицо:
– Господи, помилуй! Ты - мне?! Ты, императрица, повелительница страны, мне завидуешь? Быть того не может.
– Может, может.
– Василиса вздохнула.
– Не в большом, конечно, а в малом. В частной жизни. Я себе позволить прихоть вроде твоего Феодосия не имею права. Да и мой в алькове - говоря по правде, не Велисарий!
Антонина посмотрела сочувственно:
– Но зато остального в избытке - деньги, слава, власть. Пусть Юстиниан слабоват на ложе, но велик в другом! Он творит историю, вровень с Цезарем, Августом и Константином! Быть женой такого мужчины - счастье.
Та заметила философски:
– Иногда мне кажется, что могла бы променять всё величие монаршего положения на простой домашний очаг, где отец семейства не заботится обо всём народе, а всего лишь о жене и о детях. Этого порой так мне не хватает! Интересно, жив ли мой единственный сын? Я бы очень хотела увидеть внука…
– И за чем дело стало? Снаряди кого-нибудь с тайным поручением в Пентаполис. Пусть разведает и тебе доложит.
– Ох, не знаю, не знаю, надо ли. Вдруг дойдёт до Юстиниана? Что тогда подумает? Пожелает ли принять внука при дворе?
– Почему бы нет? Он ведь принимает участие в детях своей сестры и внучатых племянниках?
– Это совсем другое. То - родные племянники, у меня же - потомки моей добрачной связи с Гекеболом. Надо понимать!
– Ну, не привечай внука при дворе, помогай негласно.
– Я подумаю… И вообще, если снаряжать человека в Египет, то настолько преданного, что не выдал бы меня государю даже в пыточной камере.
– Уж само собой. Например, Фотий. На него можно положиться.
Феодора взглянула на неё с интересом:
– Ты согласна попросить сына?
– Совершенно без колебаний. Я и он с радостью готовы услужить вашему величеству.
– В случае успеха я вознагражу его щедро!
– Поплывёт и так - по моей просьбе, и желая сделать приятное василисе.
– Значит, поговоришь?
– Сразу, как увижу.
– Хорошо, пусть отправится не позднее конца июня. Я поеду на несколько недель отдохнуть - тут недалеко, возле Халкидона, буду жить во дворце Герея, в Иероне. Приезжай туда с добрыми вестями.