Торговка
Шрифт:
— Я вашего папу не очень напугала своими скандальными воплями, Машенька? Не бойтесь, я не всегда такая…
Я думала, она начнет выспрашивать подробности великой битвы Русских с Кабардинцами при Черной Икре, которая произошла в моей лавке, но вовремя поняла, что Рагозина-старшая ничего об этом не знает. Катерина ей сообщила, что ночью мы устраивали капитальную приборку и учет товаров. Потому я ее и задержала. Получалось, что Катька с матерью почему-то вовсе не всем делится, а может быть, просто не хотела ее пугать. Во всяком случае, мне надо прикусить язык. В каждой избушке свои погремушки.
Мы прошли в уютную кухню, с белым, модным лет тридцать назад финским гарнитуром, громоздким холодильником ЗИЛ и коллекцией гжели на полке. Пирожные Нина Васильевна одобрила, винцо тоже, но предложила,
Мы болтали вроде бы ни о чем, словно обнюхивая друг дружку. Рагозина-старшая была крепенькая, очень живая, ладненькая и какая-то уютная. Катька говорила, что мать уже пенсионерит, но для стандартной пенсионерки Нина Васильевна была, на мой взгляд, несколько молода, сумела сохранить довольно аппетитную фигуру и, главное, почти безупречную кожу. Конечно, кое-что уже подвисало, я заметила небольшие излишки в районе ягодиц и предательски дряблеющее горлышко, которое она даже дома прикрывала кокетливой маскировочной бархоткой. В общем, ее нельзя было бы отнести к винограду полной сочности, но и до усушенного изюма ей было еще далеко.
Катька на нее была абсолютно не похожа. Ни в чем.
Нина Васильевна вдруг засуетилась, сказала, что нужно приготовить тосты к чаю, нарезала батон и затолкала ломтики в тостер. Тостер был старый, с облупленной эмалью, в нем что-то треснуло, повалил дым, и хлеб мгновенно превратился в угольки. Мне стало ясно, что мужчины в этом доме нету. У нас с Полиной без бати тоже все постоянно замыкало и перегорало, и мы чинились сами.
Рагозина сконфузилась и решила показать мне их квартиру. Некогда это был ведомственный дом для работников автобазы Совмина, и квартира была мощная — хотя и двухкомнатная, но рассчитанная явно не на двоих, с дверями из натурального дерева, а не из ДСП, с настоящими паркетными полами из бука или даже дуба.
Хозяйка провела меня в свою комнату, где у окна стоял рабочий столик с навесной лампой на кронштейне, громоздкой старой пишущей машинкой конторского типа, стопками бумаги и какими-то папками. Сказала, что подрабатывает к пенсии, печатая на дому, но дело это теперь, с появлением компьютеров, принтеров и ксероксов, тухлое.
Комната была здоровенная, метров двадцать пять, и казалась пустоватой. Но когда я восхитилась огромным креслом из янтарного цвета карельской березы, с обивкой из выцветшей, почти белой замши, Рагозина, вздохнув, призналась, что некогда тут стоял Целый антикварный гарнитур, оставшийся от ее родителя, главного механика той же автобазы, который они с Катькой вынуждены были продать. Похоже, просто проели. В те самые достопамятные годы, когда я девчонкой шустрила на лубянской барахолке. Тогда многие чуть ноги не протягивали и всеми средствами старались выжить…
За высокой ширмой из бамбука и китайского черно-зеленого шелка с потрясными рисованными желто-розовыми журавлями у Рагозиной был спальный отсек, но туда я из деликатности нос совать не стала.
Бросалось в глаза обилие книжных полок, забитых не столько популярными в моем детстве макулатурными изданиями вроде «Анжелики», сколько странными на вид пухлыми фолиантами из спецкартона, истыканного дырочками алфавита Брайля для незрячих. Оказалось, что Нина Васильевна прекрасно читает этот специальный шрифт и даже очень быстро пишет, то есть натыкивает шильцем буквы. Так сложилось, что в молодости ей пришлось работать во Всероссийском обществе слепых чтицей и секретарем у очень значительного лица в номенклатуре общества, с которым Рагозина даже выезжала за границу на международные симпозиумы слепых, и не только к демократам, но и в капстраны. В Китае у дружественных слепцов она тоже бывала и привезла из поездки эту очень редкую и ценную ширму с птицами. И тот
В ВОСе было мощное издательство, куда позже перешла Рагозина и где издавали не только книги по Брайлю, но и обычные книги для зрячих. Нина Васильевна рассказала, что рядом с каждым слепым и слабовидящим работали не меньше десятка вполне нормальных тружеников и тружениц. Там она и служила до пенсии. Как сотрудница она умудрилась, правда, не совсем законно, оформить ее досрочно. Так что недаром она мне показалась слишком уж моложавой.
Рагозина была словоохотлива и мила, так и лучилась приязнью, но я уже видела, какой она может быть отчаянно-резкой и беспощадно-грубой, и ее приветливость отнесла на счет того, что я для ее Катеньки — начальница и работодательница. Поэтому со мной необходимо дружить, хотя бы для того, чтобы я не пилила ее чадо.
Перед дверью в комнату Рагозиной-младшей она неуверенно потопталась:
— Вообще-то Катюша не очень любит, когда я на ее территорию без нее вторгаюсь… Сердится, когда я что-нибудь трогаю!
Я удивилась, что Катерина может на кого-то сердиться, но Нина Васильевна уже толкнула дверь и отвела плотную занавеску.
Ощущение было такое, что я попала в какой-то совершенно другой мир, абсолютно не совпадающий с тем, что за стенкой. Всему остальному соответствовало здесь только небольшое кабинетное фортепиано Красного дерева, даже по виду старинное; громадное, под потолок, зеркало в черной источенной жучком раме и платяной шкаф типа стоячего бабушкиного сундука. Все прочее было до опупения необычным — просто потому, что я никак не ожидала увидеть такое здесь, у этих затюканных и не очень удачливых особ. Низкая модерново-плоская и дорогая кровать татами. Классные циновки под ногами и мохнатые макраме на стенах разного плетения и цвета — явно иностранные. В кресло брошено настоящее полосатое мексиканское пончо, над постелью — здоровенная «под пергамент» сувенирная карта Карибского моря с изображениями палящих из бомбард пиратских галионов и фрегатов, якорей, черепов и тесаков. Выше — несколько украшенных бисером и перламутровыми раковинами масок каких-то не то африканских, не то азиатских божков. А на стеклянных полках аккуратно расставлено вообще черт знает что: от чучела омара, головы Нефертити в натуральную величину из коричневой керамики и немецких пивных кружек с валькириями до совершенно страховидной вырезанной из сандалового дерева зверюги со свиноподобным рылом, орлиными крыльями, львиным туловом и пастью крокодила. Эта страшила величиной с цыпленка вцепилась когтями в панцирь какой-то демонической черепахи и пыталась отломать ей башку с рогом.
— Это такая священная птица Гаруда, — пояснила Рагозина. — Катенька с острова Бали привезла… Туземцы на этот ужас с клыками молятся, ну как наши на икону…
— А что она там делала, ваша Катенька? — наконец, придя в себя от полного обалдения, тупо спросила я.
— Как что? Отдыхала!.. Наши туристы живут там в таких пальмовых бунгало, золотые пески, аквапарк, катание на дутиках, экскурсия на коралловые рифы с аквалангом…
Только теперь я увидела на шкафу пару вишневого цвета кожаных чемоданов в авианаклейках и саквояж из той же коллекции, видеокамеру на телевизоре и гантели на полу. И все это барахлишко не какого-нибудь нехилого нового русского, а именно ее, этой стеснительной полушкольницы. Так и не сумевшей выкарабкаться в студентки.
— Понимаете, Маша, — не без гордости и удовольствия наблюдая за мной, сказала Рагозина. — У нас с дочерью с восьмого класса так повелось: год мы вкалываем… («Ну, положим, вкалывает не она, а ты!» — подумала я), экономим на всем, откладываем. Потом выбираем, куда поедет Катя, договариваемся с турфирмой… Если заранее заказ на поездку делать, то обычно дается скидка. Ну а когда туго было, я продавала кое-что из обстановки… («Так вот на что карельскую березу ухнули!» — догадалась я.) Но зато у Кати теперь настоящий кругозор… Целый мир открывает! Что она со мной тут видела? Стены эти? Я-то в командировках по службе хоть где-то побывала, теперь ее очередь. Логично?