Торговка

Истомина Дарья

Я приостановилась, не без удовольствия разглядывая его издали. В тугих джинсах, заправленных в короткие сапожки, и черной водолазке, обтягивающей мощные плечи и грудь, с ручищами, которые казались чуть коротковатыми от бицепсов, очень ладный, литой, двигавшийся легко и как бы танцующе, он привлекал видимым ореолом надежности и нетраченой силы. После дальней поездки Никита обзавелся молодыми усишками и пробивающейся бородкой неожиданно светлого, почти янтарного колера, и это резко подчеркивало черноту его щетинистой короткой стрижки.

В дороге мы трепались про все на свете: про то, что осень хорошая,

про казахские трассы, про то, как их почти неделю держали на казахстанской таможне и не хотели пускать русские учебники на свою территорию…

В Лобне меня никто не ждал, никаких дел у меня там не было, но не могла же я просто так потащить Никиту в кабачок, поэтому приходилось изображать активную коммерческо-трудовую деятельность. Оставив его с грузовичком на въезде к пакгаузам, я углубилась в переплетение железнодорожных путей и отправилась к рефрижераторным белым вагонам на отстое. Нужно было потянуть время, я потрепалась с путейскими тетками в оранжевых жилетах, которые меняли рельсины, ругаясь и покрикивая друг на дружку, потом, присев, покурила поодаль.

Вернулась к машине я часа через полтора. Никита от нечего делать листал какой-то справочник по авторемонту. Я ему соврала, что переговоры закончились неудачно и можно гнать в Москву.

На Садовом «вдруг» вспомнила, что предстоит еще одна деловая встреча, но гораздо позже.

— Перекусим? — предложила я. — Здесь есть одно местечко…

Он пожал плечами.

Я указывала дорогу, и скоро мы, попетляв по переулкам, подъехали к «Якорьку».

Уже темнело, и чугунные фонари у входа в ресторанчик были включены. На стоянке виднелось несколько легковушек.

— Ставь экипаж здесь, не сопрут! — сказала я.

— Слушай, я же неприбарахленный, а тут вроде настоящий ресторан. Небось без галстука и не пустят?

— Со мной и без штанов пустят! — небрежно ответила я. — Веди даму! Как положено!

Я с картинной слабостью повисла на его локте и засеменила к дверям, где уже улыбался мне швейцар в идиотской, похожей на адмиральскую форме с эполетами, якорями и галунами.

— Здравствуйте, Машенька! — сказал он. Никита впервые глянул на меня попристальней, и глаза у него стали острыми.

— Ого! Да тебя здесь знают! — заметил он.

— Заруливаю по случаю! — беспечно произнесла я, скидывая на руки гардеробщику мятый пыльник и открываясь перед Трофимовым во всей красе.

Нас провели к столику в отдельной нише, и тут очень молоденький лощеный официант в форменке под матроса сделал первую глупость.

— Все, как вы по сервисному каналу заказывали… Подавать? — спросил он.

— Ударим по текиле, Трофимов? — поинтересовалась я.

— Мне минералку, я же за рулем!

— Не глупи, можно и тут оставить твой тарантас на отстой, ничего с ним тут не сделается. Присмотрят!

Никита закурил, искоса глянув на меня, и я увидела, что в его кошачьих коричневато-рыжих с прозеленью глазах светится ирония.

— Только не говори, что мы здесь совершенно случайно, — сказал он медленно. — Харчи и пойло уже заказаны, столик персональный, холуи на цирлах носятся… По какому случаю гуляем, Мария Антоновна?

—Ну, допустим, у меня день рождения.

— День рождения у тебя в мае. Сама говорила, что именно от этого всю жизнь маешься! — хмыкнул он.

— Ну просто день такой.

Настроение, — пожала я плечами.

Я начала понимать, что что-то складывается вовсе не так, как я просчитывала, и насторожилась. Но эта мгновенная тревога прошла, потому что Никита явно расслабился. Он сгонял в мужскую комнату помыть руки и, видно, ополоснул лицо: во вспушенных волосах блестели капельки влаги. От этого он стал похож на веселого медведика. Или ежика. Такой уютный, ладный и теплый. Он с интересом оглядел невеликий ресторанный зальчик, по стенам которого были развешаны декоративные сети, Андреевский флаг, полированный штурвал с медными рукоятками, а возле двери стоял самый настоящий нактоуз с флотским компасом и прочим. Из стенки в бассейн с рыбками, огороженный якорными цепями, сочилась вода.

— Ну прямо виват российскому флоту! — ухмыльнулся Трофимов. — Только макарон по-флотски с компотом из сухофруктов и не хватает…

— Я знала, что тебе здесь понравится, — довольно кивнула я. — А кухня у них… то есть как это по-морскому — камбуз? Сплошной отпад!

— Тогда чего ждем, Антоновна? Свистни этого салагу! Пусть тащит все, что положено. Я ведь, честно, трескать хочу до писка…

Дальше все пошло вроде бы как надо. Мы выпили по большой рюмке золотой текилы, и я поучала Никиту, что настоящие мексиканцы употребляют эту кактусовую водку с ломтиком крохотного зеленого лимончика и обязательно слизывают с руки соль. Я была голодна, потому что с утра от волнения не могла проглотить ни крошки, и текила неожиданно мощно и горячо ударила в голову. Мне стало хорошо, страшно весело и смешливо. Но контроль над собой я не теряла и игру вела четко, по-задуманному.

Вкуснятины было много, и самой разной, и мне жутко нравилось, как Трофимов ест, — аккуратненько, не жадно и как-то вдумчиво. Будто случайно, смахивая некие невидимые крупинки, я осторожно притрагивалась к его твердым заветренным губам пальцем.

Ресторанчик постепенно заполнялся, верхний свет выключили, и горели только настенные матовые бра, похожие на стеклянные рыбацкие поплавки-кухтыли. За стойкой бара в дальнем углу возник бармен в тельняшке и фуражке яхтсмена, и я пару раз поднималась и шла якобы за сигаретами и льдисто-освежающим коктейлем. Как и подобает истинному джентльмену, Никита вежливо порывался сделать это сам. Но мне надо было, чтобы он меня видел как бы со стороны, во весь рост, и я не просто проходила через зал, но несла себя, всей спиной, всей кожей ощущая тяжелеющий взгляд Никиты и других мужчин. Я старалась держать походочку от бедра и не опускаться до вульгарного вихляния задом, а нести тугую попочку так, чтобы каждый понимающий толк в женских тайнах мужичок сглотнул слюну.

Время летело незаметно. В ресторанчике не танцевали, но у дверей была небольшая эстрадка, на которую взобрался пожилой гитарист в бархатной куртке и кожаных брюках. Гитара была обычная, без всяких усилителей. Он начал негромко наигрывать что-то бардовское, потом хрипловато запел что-то про солдат в горах Кавказа.

Трофимов как-то сразу поскучнел, глаза стали трезвыми.

— Наша десантура небось тоже там… Так что и вернутся дослуживать наверняка не все…

— Да брось ты про это… «Спящий в гробе мирно спи, жизни радуйся живущий…» Мы-то с тобой живые, Никитка?