Торгующая наслаждением
Шрифт:
– Слушай, я лишь хочу сказать, что искренне сожалею о прошлой неделе. Мне не следовало так срываться на тебя, когда ты просто пытался помочь. А теперь я, вспоминая то, как отреагировала, понимаю, что перешла черту. Ты по-соседски старался поддержать, был озабочен всей этой ситуацией, и я ценю это. Я не могу поблагодарить тебя сегодня, но надеюсь, что у тебя будет хороший вечер с твоей…
И прежде чем я успеваю что-либо сказать, девушка исправляет мое предположение:
– Сестра. Я его сестра.
– С твоей сестрой, – я киваю головой,
– Чтобы поменять наполнитель в ее туалете? – спрашивает Эверет с самодовольной улыбкой.
Я чувствую, что мое лицо покрывается румянцем. Оно загорается в одно мгновение.
– Помимо всего прочего.
Он усмехается себе под нос:
– Скоро увидимся.
– Было приятно познакомиться, – говорит Эмили. – Я много слышала о тебе, и мне было интересно сопоставить лицо и твое имя.
Глаза Эверета сразу же увеличиваются в размерах, а мой желудок крутит сальто. Этого определенно не следовало делать. Стараюсь хоть как-то выкрутиться. Это лучшее, что я сейчас могу.
– Эм… да… взаимно.
– О, так ты слышала обо мне? – спрашивает она невинно, и я понимаю, что на самом деле ничего о ней не знаю, и мне следует сказать правду, которая в свою очередь смутит меня еще больше.
Я больше не вынесу этого разговора. Глядя на Эверета, вижу, что он ждет, когда я скажу правду. Ненавижу его за это. Снова посмотрев на Эмили, я качаю головой:
– Нет, – говорю ей. – На самом деле он ничего не упоминал о своей семье. Я предположила, что у него ее вообще нет. Ты отсюда?
Девушка шлепает по его руке.
– Ты не сказал о своей любимой сестренке? Какого черта? – она говорит это таким шутливым тоном, что я снова ей завидую.
Эверет глядит вниз на нее, а уголки его губ приподнимаются.
– Ты моя единственная сестра, – он перемещает взгляд на меня, приподнимая брови.
– Спасибо за то, что втянула меня в неприятности.
Пожимая плечами, отвечаю:
– Твоя вина. Не моя.
Мужчина все еще смотрит на меня, но ничего не говорит. Наверное, потому что Эмили все еще продолжает щебетать.
– Его единственная сестра, которая носит его единственного племянника. Наша семья небольшая, но мы есть друг у друга. А у тебя есть братья или сестры?
– Нет.
– Должно быть, тебе ужасно одиноко, – она надувает губы в жалобном жесте. Не то, что мне нужно.
– У меня есть подрастающие браться и сестры, просто они мне не родные, – в момент, когда слова вылетают из моего рта, я понимаю, что открываю ту часть своего прошлого, которой с трудом делюсь с Кенди или Хиллари.
Я не люблю распространяться о том, что выросла в приемной семье. Я сбежала оттуда перед восемнадцатилетием, что могло бы навлечь на меня много бед. Это во-первых. Во-вторых, я не хочу, чтобы кто-то копался в моем прошлом. Но опять же, я не вижу, чтобы Эмили хотела это делать. Эверет –
– Я... не понимаю, – отвечает Эмили.
– Приемная семья, – добавляю я. И мне почти больно это признавать. – Почти десять лет я провела в приемных семьях. За это время у меня появилось много братьев и сестер, но ни один из них не является кровным родственником, и ни с кем из них я больше не общаюсь. Так что нет, никаких родственников.
Они оба замолкают на секунду, а затем Эмили улыбается так, будто ничего и не произошло.
– Я всегда хотела сестру. Кого-то, кто не будет засовывать лягушку в твой купальник, когда ты плескаешься в озере, или не накидает муравьев в твоей сэндвич на пикнике, который ты всеми силами старался сделать идеальным, а еще не обрежет тебе одну косичку за день до того, как ты должна была сфотографироваться для школьного альбома, – она впивается глазами в Эверета, когда тот, демонстративно отвернувшись от нее, что-то насвистывает. – Мальчишки – отстой!
Затем она гладит свой живот и говорит:
– Но ты же не будешь таким, да? Ты не будешь делать все эти ужасные вещи. Ты будешь особенным маминым мальчиком, невинным и совершенным.
Эверет фыркает:
– Не учи его быть засранцем
– Что? – она смотрит с ужасом. – Как ты вообще мог это сказать?
– Ты собираешься вырастить ребенка, которого потом засунешь себе в задницу. Ему нужно лазить по деревьям и играть в мечи с палками.
– Он выколет себе глаз!
– Хорошо, мамочка, – одаряет он ее острым взглядом. – Хорошо, что меня не будет рядом с ним, я-то уж научил бы его, что значит быть мальчишкой.
Затем она громко сглатывает, разочарованная чем-то, что должно было быть смешным. Мне немного неловко, но по непонятным причинам я не могу отвернуться от их перепалки.
– Почему ты такой вредный?
– Я не вредный. А просто утверждаю, что ребенок не должен быть маменькиным сынком, он должен обыскивать дом и играть в грязи, разрезать змей и учиться стрелять из пистолета. Он должен делать эти вещи, а не печь печеньки и смотреть программы по «Lifetime» (прим. переводчика: Lifetime – Американский кабельный телеканал, специализирующийся на фильмах, комедиях и драмах, где главные роли играют исключительно женщины).
– Ты вредина, – видимо, это все, что ей удается придумать.
А я не имею голоса в этом споре и вообще не хочу никому давать советы о том, как воспитывать ребенка, и мне чертовски хорошо известно, что даже если бы моя жизнь зависела от этого, я бы не смогла это сделать.
Эверет качает головой:
– Нет, не вредина. В любом случае, – глядя на меня, он ухмыляется, и я снова чувствую себя неловко, – так как мы все-таки не добрались до рыбалки, а прошла уже целая неделя, не хочешь ли ты выбраться куда-нибудь... скажем, в эти выходные?