Тост

Хен Юзеф

Хенрик лежал на полу, упершись головой в ящик. Смулка на коленях обмахивал его носовым платком.

– Я уж думал, ты окочурился, – сказал он. – Хотел бы?

– Нет. Зачем?

– Дай закурить, – сказал Хенрик.

Смулка подал ему сигарету. Он затянулся – было приятно, как никогда, хотя прикосновение к губам причиняло боль. Но зато какой дым. Он почувствовал успокоение. «Я сделал свое дело. И знаю, что делать дальше».

– Неплохо дерешься, – отозвался Смулка.

– Через

месяц я тебе покажу. Помоги встать.

Смулка потянул его за руку, у него была дружелюбная сильная ладонь.

– Болит, – сказал Хенрик, приложив платок к окровавленной щеке.

– Неплохо я тебя отделал.

– А я тебя.

– Ты дрался, как будто за что-то такое, – удивлялся Смулка.

– Да, за что-то такое, – сказал Хенрик.

– Ты дрался, как за свое.

– Может быть.

– Ну и что теперь? Возьми вот ту картинку, и будем квиты.

– Нет.

– Как хочешь. Заработаешь на чем-нибудь другом. Я свой миллион вывезу.

– Не вывезешь, – сказал Хенрик.

– Ты не дашь?

– Не дам.

«Сейчас он засмеется, – подумал Хенрик. – Скажет: „Руки коротки“, или: „Смотри, шеф тебя прикончит“, или: „Ты уже раз получил“, или: „Ты что, с Луны свалился?“ Смулка ничего не сказал, подошел к окну и, смотрясь в стекло, вытер лицо.

– Здорово ты меня отделал, – сказал он, рассматривая следы крови на платке.

Можно ему сказать: «То ли еще будет!», но к чему трепать языком, это и так понятно.

– Ты знаешь, почему тебя взял шеф? – спросил Смулка.

– Очень интересно.

– Ты сказал, что хочешь заработать? А если хочешь заработать, значит, свой парень.

– Я говорил, что думал.

– Так чего же ты теперь рыпаешься?

– Заработок заработку рознь.

– Как так?

– Да так.

Смулка приложил платок к глазу.

– Шеф. Шеф, – повторил он, произнося это слово с покорностью, с набожностью и восхищением крестьянки, рассказывающей о епископе. – Ты должен знать, чего хочет шеф, иначе погибнешь. Для шефа ты ничто, дунет – и нет тебя.

Хенрик слушал. Можно было сказать: «Посмотрим», но для чего, это тоже само собой разумеется. Сейчас Смулка расскажет все, как на исповеди, лучше не прерывать, но будет говорить долго, пока держит платок под глазом, пока чувствует мой удар.

– Драться из-за дурацкой книги. Ты что, ребенок? Раз нас тут шестеро, с тобой шестеро, то мы нагрузим шесть машин, может, еще и с прицепами, махнем в центральную Польшу и загоним, что удастся. Обеспечим себя на всю жизнь.

– Что хочет отсюда взять шеф? – спросил Хенрик.

– Что удастся.

– Медицинское оборудование?

– Кажется, да. Он специалист, в этом деле разбирается

как никто.

– И ты ему в этой подлости помогаешь! – крикнул Хенрик.

– В какой подлости?

– В писании сказано: не укради.

– Я не краду, оно ничье.

– Ложь! Оно принадлежит переселенцам со станции. Оборудование будет их кормить. Если вы его вывезете, все сдохнут с голода. А раненые? Они должны здесь лечиться! Этого тебе никогда не простят. Ты будешь проклят.

– Не буду. Шеф…

– Там, наверху, он не шеф, – засмеялся Хенрик.

– …обещал, что устроит мне отпущение грехов. Где книга?

– Не знаю.

Смулка стал осматривать ящики. Он вышел из полосы сероватого света, падавшего из окна, и погрузился в полумрак. Его неясный силуэт двигался между ящиками, и Хенрик подумал о заблудшей, очищающейся душе Смулки. «Попробую», – решил он. Сказал:

– Кара господня.

Из темноты до него донесся скрип передвигаемого ящика.

– Где эта чертова книга?

– Найдется. Говорю тебе, кара господня.

– Что?

– Шеф и я – это кара господня. Час испытания. Смулка прервал поиски.

– Для тебя? – спросил он недоверчиво.

– Для всех нас. Дьявольское искушение: возьми, возьми, будешь жить в достатке и роскоши. Но я не поддамся. Бог запомнит, кто не поддался, а кто пошел на зов зла. Никакое отпущение грехов не поможет.

Смулка молчал.

– Заливаешь, – сказал он наконец. – Если ксендз даст отпущение грехов, тогда считается. Шеф обещал все устроить.

«Я проиграл», – подумал Хенрик. Смулка опять исчез во мраке. Оттуда донесся его вздох, вздох набожной деревенской бабы во время проповеди.

– Кому не хочется по-божески, – донеслось из темноты. – Я бы очень хотел. Но душа у меня грязная.

– Стань на сторону обиженных.

– Я бы хотел, Хеня, но у меня уже такая грязная душа. Где добро, и не определю. Я только знаю, где моя польза. Ну так пусть будет хоть польза.

– Не делать зла ближним, Смулка, это и есть добро.

– А ближние об этом зле ничего не знают.

– Но ты знаешь. Себя не обманешь. Ты хорошо знаешь о своей грязной душе. Знаешь и просыпаешься ночью от страха. Ты хорошо знаешь, что ксендз не поможет и что ты будешь проклят, потому что сам проклинаешь.

– Что я, хуже всех? А ты лучше? Ведь сказано, кто без греха…

– Опять обманываешь, Смулка. – Хенрик не видел его лица, лицо стер мрак. Он говорил в темноту: – Ты хочешь, чтобы я поддался злу, потому что сам небезгрешен? Что с того? Тебя это не оправдывает.

– Шеф сотрет тебя в порошок, – услышал он предостерегающий голос из темноты.