Тот, кто держит за руку
Шрифт:
Весь облик Маттиаса Вебера явное олицетворение той простой истины, что риск — это именно то, что просто не заложено в его генетическом коде и требовать от него идти против природы равносильно самоубийству, но мне абсолютно не жаль его… вот даже ни на грош… Потому что маленькие бледные женщины с задумчивыми глазами специально созданы для того, чтобы ради них рисковали!
Глава 5.
Вся моя напускная бравада испаряется по мере моего приближения к дому, адреналин, бурливший в крови еще менее получаса назад, застывает
«Право слово, будь мужчиной!» одергиваю я самого себя и в тот же момент пугаюсь, заметив собственное отражение в большом зеркале в простенке: глаза покрасневшие и ввалившиеся, как у заправского зомби, хоть в кино снимай без грима, волосы стоят чуть ли не дыбом… Провожу по ним ладонью, улыбнувшись своему отражению. «Хорош же из меня защитник униженных и оскорбленных, ничего не скажешь!»
В доме стоит странная гнетущая тишина, как в море перед штормом, и я с тоской думаю о том, что «шторма» мне по-любому не избежать, поскольку о его приближении сообщает быстрый перестук женских каблучков, с каждой секундой лишь приближающийся… Я с усилием сдерживаю побуждение спрятаться за ближайшей кадкой с раскидистой пальмой!
Мальчишка! — пеняю я своему отражению в зеркале и, словно в очередной раз за день готовясь к гераклову подвигу, разворачиваюсь с улыбкой на губах к спешащей ко мне женщине. — Мама… прекрасно выглядишь!
Моя мать, Грета Штальбергер, смеряет меня скептическим взглядом, словно перед ней полотно неизвестного художника, в ценности которого она сильно сомневается, а потом почти нежно интересуется:
Ну и где ты пропадал, дорогой? Мы с отцом прождали тебя все утро… И, да, к слову, выглядишь ты отвратительно! Что случилось?
Случилась вечеринка, мама, ты же знаешь, — я не перестаю улыбаться, зная по опыту, что смирение — лучшая тактика. — Мы с ребятами немного увлеклись, вот и все.
И я уж было надеюсь, что мне удастся избежать разговоров об утреннем инциденте, но тут матушка кладет руку на мою небритую щеку, покрытую с утра жесткой щетиной, и слегка проводит по ней пальцами, как делала это прежде в далеком детстве, когда от детской мягкости моей щеки у нее аж сердце замирало (она любит рассказывать мне об этом), а потом говорит:
А вот Вероника сказала, что ваша вечеринка закончилась довольно рано… и вы даже успели выспаться, — с упреком. — Она, кстати, звонила узнать, как ты добрался до дома…
Попался! — пытаюсь замаскировать разочарование напускной веселостью. — А почему это Вероника звонила тебе, а не мне? — кидаю как можно более беззаботно, хотя внутри побулькивает неожиданно вскипевшее раздражение.
Может, потому что ты не брал трубку, и она испугалась худшего…
Это было правдой… Сам виноват.
Да,
Уф, рассказывать маме о своих «подвигах» не хочется, ничего кроме насмешки меня тут не ожидает. Она не бабушка… Но и смолчать невозможно…
И что же такого важного случилось, дорогой, что ты пропустил из-за этого «нечто» воскресный завтрак? — мама подпускает металла в голос. — Я поняла бы, если бы ты перебрал с алкоголем, но раз ты сел за руль, значит был достаточно трезв для этого, я права?
Тяжело вздыхаю — была ни была:
Произошла авария, мама. Это та самая важная причина…
Ты попал в аварию? — вижу как по лицу матери проносится волна беспокойства, и это ее волнение за мою персону приятно мне, но та быстро берет себя в руки: все-таки сын стоит перед ней живой и невредимый…
Не я, просто незнакомцы на дороге, — отвечаю я матери спокойно, — но я посчитал своим долгом убедиться в их благополучии… — И как бы оправдываясь: — Все произошло на моих глазах, а я все-таки врач. — Это звучит как жалкое детское оправдание, сам слышу это в собственном голосе. Права бабушка, пора становиться взрослее…
Мама между тем качает головой, мол, и откуда ты у нас такой взялся, сердобольный ягненочек, и озвучивает это так:
Если станешь растрачивать себя на каждого незнакомца, Марк, то долго в больнице не выдержишь, — снова касается моей щеки в ободряющем, как догадываюсь я, жесте, а потом добавляет: — И давай договоримся, никакие незнакомцы не должны вставать между тобой и твоими родителями, хорошо? Мы и без того редко можем собраться вместе и потому воскресные завтраки я считаю почти священными…
Да, мама, я помню: это наша маленькая воскресная служба…
Мама улыбается мне.
Именно так, дорогой. А теперь иди и приведи себя в порядок!
Есть, капитан! — салютую матери рукой, чмокаю ее в густо пахнущую духами щеку и быстро бегу наверх в свою комнату.
Там я с разбегу падаю на кровать и почти блаженно вздыхаю — сил на то, чтобы принять душ нет абсолютно, и я засыпаю прямо так, даже не успев раздеться…
Когда я открываю глаза, предзакатное солнце, неестественно желтое и почти болезненное, ярко светит в эркерное окно моей комнаты, — значит проспал я часов шесть, не меньше, решаю я, находясь еще в том пограничном состоянии между сном и явью, когда ты словно и сам не знаешь, где и зачем оказался…
Рядом на кровати вибрирует телефон — Вероника. Тянусь было ответить, но передумываю: в голове стоит туман, не хочется усиливать неприятные ощущения разговором с подругой. Она, наверняка, в бешенстве… Я игнорирую ее целый день. Усмехаюсь и стягиваю с себя футболку — возможно горячий душ поможет привести голову в порядок.