Тот, кто меня спас
Шрифт:
— Нет! — сказала я, кидая кинжал. — Не нужна мне такая жизнь! Не хочу я жить без тебя, Скай! Пропади все пропадом.
Я села на пол и разревелась, но уже чувствовала, как мрак, заполнивший душу, отступает. Я умру, ладно. Я все равно почти смирилась с этой мыслью.
— Прости меня, мышка, — сказал вдруг Скай. — Прости. И помни, что я тебя люблю.
О чем он?
— Окэриш, — сказал он, и я успела понять, что он произнес слово на улоссе.
Я подняла кинжал, встала и подошла к алтарю. Я ничего не могла сделать. Наблюдала словно со стороны, как моя рука сжимала рукоять.
— Риэриш, — прошептал
И я занесла кинжал над головой. Рука дрожала: я силилась ее опустить и не могла.
— Серриш!
Во мне огнем вспыхнула ненависть. Такая же сильная, как в тот день, когда я прижимала лезвие к обнаженному горлу израненного дракона. Я хотела, я жаждала его убить! Он получит по заслугам!
Я обрушила кинжал со всей силой, на которую была способна.
34
Удар оказался смертельным. Должен был им стать.
Однако в последний миг в моем животе толкнулся маленький дракон, и это движение на секунду вернуло мне способность мыслить ясно. Я уже не успевала остановить кинжал, но перехватила его в полете второй рукой, сжала лезвие. Острая боль привела меня в чувство, но я понимала, что улосс еще действует на меня — мне нестерпимо сильно хотелось убить Ская. И нестерпимо сильно хотелось его спасти. Две равные силы рвали меня на части.
— Нет, Ри! Отдай его мне!
Кровь капала с моей израненной руки на серый алтарный камень. Скай пытался разжать мою ладонь и забрать кинжал, а я боролась с ним с каким-то остервенением, резала руки и себе и Скайгарду. Наша кровь смешивалась и частыми каплями орошала камень.
— Ри, родная, отдай мне его!
— Отпусти!
Скай отступился, увидев, что я ни за что не сдамся. А я размахнулась и со всего маха ударила кинжалом по алтарю. Еще и еще раз, вкладывая в удары всю ненависть, всю боль, все разочарование. Лезвие гнулось, один из камней вылетел из узора. Еще удар, и кинжал сломался — я сжимала одну только рукоять. Магическое сияние погасло. И руна на моей груди тоже перестала светиться.
Я пошатнулась и сползла на пол. Скай, тяжело дыша, опустился рядом. Мы сидели, привалившись спинами к алтарю. Полуобнаженные, в потеках крови, несчастные, едва живые. Живые! Я повернула голову и посмотрела на мужа. Бледного, взлохмаченного… невредимого.
— Скотина! — крикнула я, попытавшись залепить ему пощечину, но тут же взвыла — раненая рука взорвалась болью. Скай поймал мои пальцы и принялся дуть на них, точно я ребенок, поранившийся во время игры, а я бормотала сквозь сжатые зубы. — Если ты, ящерица летучая, только еще раз посмеешь использовать против меня этот дурацкий драконий язык, я… Я не знаю, что я с тобой сделаю! Эгоист! Ты хоть подумал, как бы я стала жить, своими руками убив того, кого люблю! Как?
Скай обнял меня, и только сейчас я почувствовала, что его бьет крупная дрожь: как бы там ни было, а муж почти попрощался с жизнью, он готов был пойти на этот шаг ради меня, а сейчас его настигло осознание того, что он еще, похоже, задержится на этом свете. Мы соединили наши изрезанные руки и долго-долго сидели без сил, стараясь прийти в себя.
— А как мне жить, зная, что ты… — тихо начал он, но не договорил.
«Что ты умрешь», — мысленно закончила я за него.
— Ничего, все умирают, — прошептала я и заплакала.
Скай
Мы вышли из пещеры вместе, поддерживая друг друга. Остатки кинжала Скай зачем-то взял с собой, хотя уже ясно было, что артефакт теперь бесполезен. Что же, мы сделали все, что могли. Увы, иногда судьбу победить невозможно, остается только смириться…
Старший лорд был страшен в гневе. Пока нас не было, сотни верных подданных прочесали вдоль и поперек гору Ньорд. Ясно было одно: Скай ушел куда-то с повелителем Тарком Зрасвингом, но тролли отказывались назвать куда.
Я представляла ужас отца Ская, когда ему передали письмо. Я точно не знала, что в нем написано, разглядела лишь обрывки фраз, когда свекор тряс изрядно измятым листом бумаги у нас перед носом: «Прости за все… Позаботься о Маргарите и моем сыне…» Мы сидели на диване у камина, словно провинившиеся нерадивые ученики, а лорд все никак не мог успокоиться, отчитывая нас за глупость.
— Дети! Безмозглые младенцы! Ну, ладно Маргарита, на нее и не надеялся, но у тебя, Скай, должна быть голова на плечах? Похоже, я ошибался в тебе, сын!
Все, о чем я мечтала в этот момент, — поесть, умыться и лечь спать. После почти двухдневного пути я находилась на грани морального и физического истощения, но старшему лорду, похоже, было все равно. Скай обнимал меня, притянув к себе, держал за перебинтованную руку и время от времени прикасался к виску горячими сухими губами. Он сразу хотел отвести меня в спальню, но лорд Ньорд рявкнул: «Сидеть!», так что я посмотрела на мужа умоляющими глазами, уговаривая не сорваться: тот, судя по сжатым губам, уже готов был ринуться в бой. Мне не хотелось злить старого дракона еще больше. Да и, признаться, мне стало немного его жаль. Что он пережил, думая, что единственный сын больше не вернется?
— Придумали невесть что! Какие-то нелепые детские игры! Как? Как вообще можно было это воспринимать всерьез?
Он схватил с каминной полки листы, вырванные из книги, которые к этому моменту совсем поблекли — прочитать что-либо стало невозможно. Здесь же валялся сломанный кинжал, уже ничем не напоминающий магический артефакт.
— Он светился голубым светом, — прошептала я.
— Что? — надменно переспросил лорд, всем видом показывая, что не воспринимает мои слова всерьез. — Да что ты говоришь, дитя? Магическим, наверное? А вещие сны тебе не снились?
— Нет…
Я понимала, что бы мы сейчас ни сказали — нам не поверят. Да я уже и сама думала, не примерещилось ли мне все это. Неужели мы верили, что такой нелепый обряд может помочь?
— Отношения с химерами обострились до предела. Вот-вот разразится буря! Мы на осадном положении. А ты, словно неразумный ребенок, играешь в какие-то бестолковые игры. Ничего изменить нельзя, пойми это уже, наконец, сын. Возможно, в Маргарите есть толика крови дракона. Возможно, именно поэтому она идеально подошла тебе в качестве жены. Но драконицы не вернутся! Никогда. Ничто не изменит привычного хода вещей! Смирись уже, сын!