Тот, кто не читал Сэлинджера: Новеллы
Шрифт:
Если говорить серьезно, то душа действительно замирает, когда часовая и минутная стрелки сливаются в страстном соприкосновении; длящаяся до того смутная минута сменяется хрупкой минутой надежды: а вдруг бравый бой курантов действительно сулит «неслыханные перемены», и самая желательная из них — перемена участи…
…Как я уже говорил, компания была небольшая, но удивительно верткая: через полчаса после наступления Нового года мы на четырех машинах катили в городок под названием Кентербери. Идея отправиться туда принадлежала худой, как сапожное
Давным-давно жила себе Шила в Санкт-Петербурге, изучала английскую классическую филологию и однажды познакомилась на очередной конференции с ученым-славистом из Лондона. Как выяснилось позже, интересы их пересекались не только в научной области, вследствие чего Шила сшила себе свадебное платье и укатила вместе с мужем в британскую столицу. У них родился сын, который, по странному стечению обстоятельств, также увлекся после окончания школы филологией, затем, спустя время, был откомандирован в Санкт-Петербург эту самую филологию преподавать.
Обо всем этом Шила, говорившая без умолку, рассказала нам, пока мы ехали в Кентербери. Там, по ее словам, нас ждала встреча с умопомрачительной семьей Адамс: Юлия-бывшая жительница Молдавии, музыкант и художник, ее супруг Джеймс — моряк торгового флота, белозубый брит, бороздящий бурные воды Атлантики; их сын по имени Моисей.
Шила так и сказала-«умопомрачительная», выделив это слово голосом, словно намекая на некую загадку. Кто-то сострил, что с удовольствием поучаствует в новой серии знаменитого фильма «Семейство Адамс», рискуя нарваться на разгуливающую по ночам кисть руки; кто-то вспомнил «Кентерберийские рассказы» Джозефа Чосера, заметив, что есть шанс повторить средневековый сюжет в современном исполнении.
Так, балагуря и смеясь, мы достигли Кентербери. На улицах никого не было, но в окнах многих домов радужно светились новогодние гирлянды. Посреди города-так, во всяком случае, мне показалось — высился, впиваясь в вышину, суровый собор — резиденция Кентерберийского архиепископа, оплот англиканской церкви. И внезапно нас окружила старая добрая Англия, сжала в кружевных объятиях. Старинные домики создавали особый колорит; кто его знает-может, в одном из таких домов чопорный Чосер черпал чарующее вдохновение из ковшика воображения?! Чокнутый Чосер, чародей, чревовещатель, собравший за столом случайных людей и записавший их рассказы, кочующие из века в век.
— Пришли… — Шила внезапно остановилась перед дверью, над которой с трудом можно было различить потускневшую от времени латиницу «Amor vincit omnia».
— «Любовь — превыше всего!» — безразлично перевела Шила и неприятно хохотнула.
За дверью раздались шаги.
— Кто там? — произнес женский голос.
— Юлечка, с Новым годом! — закричала Шила, — открывай!
Дверь отворилась, и на пороге показалась молодая женщина с бокалом в руке.
— Ну что, Шила, в мешке не утаишь? — спросила она, улыбнувшись, и потрепала Шилу по плечу.
— Не утаишь, не утаишь! — отреагировала Шила и, повернувшись к нам, объяснила:
— Это у нас ритуал такой, игра слов.
— Игра! — подтвердила Юлия и выпила остатки вина. — Заходите. Прошу вас…
Узкая
— Вот, знакомьтесь, — небрежно кивнула в сторону Юлия, — мой муж Джеймс.
Навстречу к нам из-за стола поднялся, слегка качнувшись, огромный человек, удивительно похожий на известного российского артиста, бравирующего своей статью и яростной хрипотцой, столь же яростно позаимствованной у Владимира Высоцкого (если бы можно было бы позаимствовать талант; увы, в данном случае заимствование не проходит даже под очень большой заем).
— Чтобы не потеряться, я предлагаю выпить! — Джеймс взял с пола непочатую синюю бутылку, открыл ее и стал разливать алкогольную жидкость по стаканам. Юлия приглушила свет, зажгла свечи, поставив их на камин так, что язычки пламени буквально потянулись к портрету со старухой. Ее лицо было исполосовано морщинами, тяжелый подбородок упирался в края рассохшейся рамы, глаза глядели недобро и угрюмо, куда-то в сторону, словно выискивая кого-то. Я невольно проследил за пронзительным старческим взглядом и поймал себя на мысли, что старуха, по всей видимости, смотрела на кошку, изображенную вполоборота на другой картине.
Пламя колебалось, и вдруг: кошка зыркнула огненным зраком и, потянувшись, замерла. Вещи задвигались, зашевелились; заплясали африканские статуэтки, причмокивая пухлыми губами, заерзали резные маски, кривляясь улыбкой, угрожающе задребезжали стаканы.
— Моисей! — гаркнул Джеймс. — Прекрати немедленно!
И тотчас все прекратилось. А по лестничке спустился подросток с длинными, прямыми волосами.
— Папа, — обратился он к Джеймсу, — я вышел на шестой уровень игры. Это дает мне право пообщаться с богом!
— Моисей, пока ты на шестом уровне будешь общаться с богом, народ твой прельстится блеском золотого тельца… — пошутил я.
Джеймс выпил залпом очередной стакан, пристально посмотрел на меня, затем протянул свою стальную лапищу:
— Дай руку!
Я повиновался.
Джеймс взял мою руку, посмотрел на нее недоуменно и спросил:
— А где же стигматы?
— Ты думаешь, что я-Иисус Христос? — улыбнулся я.
Джеймс засмеялся, и его голос, чеканный, как шаг почетного караула, вдруг рассыпался на звенящие нотки смеха, свернулся в серебристые ртутные шарики и покатился прочь.
— Выпьем, — сказал гигант. — За море и ветер, за тех, кто нас любит и ждет, за дальние страны, где нечего делать замужним женщинам и где…
— Джеймс, прекрати! — перебила его Юлия, — ты же знаешь, я все равно уеду в Ашрам. Ненадолго. Всего на две недели. Думаю, что вы с Моисеем прекрасно справитесь и без меня.
— А я не хочу, чтобы ты уезжала, — поморщился Джеймс.
— А я тебя и не спрашиваю, — отмахнулась Юлия.
Воцарилась внезапная тишина.
Юлия вздохнула и огляделась по сторонам: