Тот, кто не читал Сэлинджера: Новеллы
Шрифт:
И ты плакала.
Я слышал, как ты плачешь, и мне хотелось сцеловывать каждую твою слезинку, мне хотелось успокоить тебя, укутать тебя в нежность, мне хотелось быть рядом с тобой, мне хотелось дарить тебе сладкие мгновенья секса и счастья.
И так оно и было. До поры до времени. Пока вдруг, как в фильмах ужасов, из тебя не полез совершенно другой, не знакомый мне человек. И этот человек сделал все для того, чтобы привести наши отношения к разрыву.
Этот человек начинал с самоуничижения:
«Да, ты прав — я безнадежно глупа. Если
Очень больно, когда все так странно вдруг рушится… Когда вдруг (в который раз!!!) понимаешь, что ни с кем и никогда нельзя себе позволить расслабиться, быть собой и просто быть.
Никаких объяснений с твоей стороны я и не ждала — так что мог бы и не напрягаться. Я уже давно привыкла ни от кого ничего хорошего не ждать…»
Это еще полбеды; я заметил вот что: по какому-то странному, роковому стечению обстоятельств (Юрий Арабов назвал это «механикой судьбы»), принося вначале своим возлюбленным высшее — горнее — наслаждение, ты точно так же-в продолжение отношений — оборачивалась для них(возлюбленных) высшим злом, карой. Твой первый муж. за которого ты поспешила выскочить замуж, спился, юный любовник-погиб, во втором супруге после нескольких лет страсти вдруг проснулись садистские наклонности, и он едва не убил тебя…
Я не знаю, что будет со мной, но какими удушающими были наши отношения в последнее время?! Мне не хватало воздуха, я задыхался, я жаждал перемены участи. И когда ты почувствовала, почуяла своим ведьминским, звериным чутьем, что я ухожу, ты вмиг стала человеком правил, морали, упреков. Каких только оскорблений я от тебя не наслушался, каких только помоев ты не вылила на мою голову!
Я не защищался, я действительно стал уходить от тебя, а твои нападки становились злее и горячее.
Ты не уставала повторять, чтобы я, наверное, выучил это наизусть:
«И тебя больше нет со мной. Нет!!! Я это знаю, чувствую, ощущаю…
Ты ушел. Тебе там лучше будет. Я это знала. С самого начала. Только, пожалуйста, не пытайся мне доказать обратное. Это не каприз и не рисовка. Я это чувствую. Так же, как и ты чувствовал раньше все, что было связано со мной».
Вначале на меня это действовало.
Потом перестало.
Потом…
…Когда-то Андре Мору а процитировал своего друга Алена — философа и писателя: «Мало принимать человека таким, как он есть, — хотеть его таким, как он есть: в этом и заключается истинная любовь…».
Протащи эту любовь через заросли, окровавь ее, сдери с нее кожу, заставь кричать, корчиться от боли, но от этого она не перестанет быть любовью.
Прими меня, как есть, прими как человека игры, ловца легкости, искателя впечатлений, но прими, и сквозь проклятья и слезы приди ко мне. оскорби меня, царапай, вой, но люби меня, несмотря на все это. Не опускайся до уровня базарной торговки, не поддавайся инстинктам, которые превращают тебя в старую каргу, изрыгающую банальные проклятия и посылающую на мою голову хулу.
Помни о любви,
Увы, все хорошее быстро забывается, все плохое, особенно если его и не было, не забывается никогда.
Прощай.
Я никогда не отправлю тебе это письмо; может быть, какой-то странной волей случая, игрой хитрой судьбы оно до тебя и дойдет, но это уже не будет иметь никакого значения.
3. Вне игры
…Я выкинул фортель: я изменил тебе, и не позаботился намеренно о том, чтобы ты об этом не узнала.
Тебе было больно?
Но неужели ты не поняла, что я решил дать тебе последний шанс, устроить последнее испытание?
Вот он-я; либо принимай меня такого, как есть, со всеми зазубринами и огрехами, либо забудь слово «любовь» к чертовой матери!
Нет, не так. Я ничего не делал, я ничего не планировал — провидение само позаботилось о том, чтобы ввергнуть тебя в испытание, погрузить в пучину отчаянья, с тем, чтобы проверить, чего стоят твои распаленные чувства и загнанное в силок воображение.
Надо ли говорить о провидении?
Безусловно. Ибо как иначе оценить тот факт, что я сел за твой компьютер один-единственный раз, и этого раза хватило, чтобы привести события к финалу, предварительно закрутив чуть ли не детективную интригу.
И если вначале я пытался провести собственное расследование, дабы хоть как-то пролить свет на твою беспричинную ненависть ко мне, то впоследствии все то же провидение, играючи, подбросило мне разгадку.
Как-то, сидя в интернет-кафе, я просматривал переписку со своими виртуальными любимицами и внезапно узрел, что кто-то переписывался с ними от моего имени; бросилось это в глаза еще и потому, что русский текст посланий был «оформлен» латинскими буквами.
Когда я вчитался внимательнее, меня бросило в жар: эти послания принадлежали… твоей руке. И тогда я понял, что, воспользовавшись твоим компьютером, по рассеянности оставил переписку на экране, не убрал, как полагается. Вот почему ты взъярилась, прочитав эти многочисленные строки, тронутые флером фривольности, строки, порой перепевающие друг друга; строки, повторяющие изысканные или грубоватые комплименты; строки деловые, перемежающиеся с сексуальными подробностями, способными шокировать кого угодно…
Ты взъярилась, и твоя ярь, переборов интеллигентность, инстинктам дала волю, лавой хлынула словесной, лавируя от жаркого жаргона к хлесткой ненормативной лексике.
Боже, как ты упивалась стихией языковой вольности! какие перлы перли, выпирали, как внезапно вскочившие фурункулы, какой яростный гной прорывался в этих злостных словообразованиях.
Я чувствовал себя детективом, распутывающим громоздкие узлы повествования, я узнавал твой почерк: вот здесь обида была невыносимой, как зубная боль; здесь она жгла, как крапива; здесь переросла в недоумение; здесь вновь взвихрилась яростью.